Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы

     - Есть желающие-добровольцы помогать этому залетчику в охране самолетов? — спросил Кирьян у строя.

     - Разрешите мне, товарищ майор! — я узнал голос Стаса.

     - И мне!!! — вызвался еще один боец.

     Кирьян слегка удивился такому энтузиазму, но барским жестом махнул добровольцам рукой, давайте, мол. Его совершенно не удивило магическое число охранников — трое. А уж что советские люди лучше всего научились делать на троих, Кирьян должен был знать лучше нас — по сравнению с нами он был просто профессор питейного дела. Однако, он ничего так и не заподозрил, и, пожелав нам успешного выполнения задачи, удалился с остальными в ожидающий тягач.

     Оставшись одни, мы тут же развили бурную деятельность. Поскольку ключа на 12 у нас не было, решено было сливать массандру через верхнюю заливную горловину. Я, как самый малогабаритный, ужом заполз под мокрый чехол правого наплыва крыла, с помощью поданного мне углекислотного огнетушителя быстренько разобрался с печатью и десятикопеечной монетой ловко открыл все замочки соответствующего лючка. Заливное отверстие было очень узенькое, а пробка его законтрена проволокой. Слегка ободрав пальцы в темноте, я справился с контровкой. Теперь требовался шлаг, размером примерно с трубочку от капельницы и собственно емкость для сбора продукта. И то и другое мои пайщики-концессионеры добыли у дежурного по ТКДП, молодого солдатика по фамилии Егер, который находился на КДП техников неотлучно. Ему, соответственно, была обещана премия в спиртовом эквиваленте. Трубка была достаточно длинная, но ужасно узкая, массандра самотеком уходила вниз медленно, трехлитровая банка наполнялась довольно долго. Когда мои друзья ее все же унесли на ТКДП и пообещали принести еще одну емкость, я, лежа на холодном наплыве крыла, стал слегка замерзать. Мало того, что шел дождь со снегом, и мокрый чехол изрядно напитал влагой мою куртку, в чехле обнаружились дырочки, через которые холодная вода тонкими струйками заливалась мне за шиворот. Очень неприятное ощущение, должен вам сказать. Поэтому неудивительно, что через несколько минут этих водных процедур я подтянул к себе наш клистир и сделал добрый глоток прямо из трубочки, с силой втягивая в себя жидкость. После третьего глотка приятное тепло начало разливаться по телу, появилось чувство комфорта, сырая куртка и капающий чехол казались уже не столь явным неудобством. А поскольку в данный момент шла проверка ГИМО, массандра оказалась на редкость ядерной, ровно 50х50. Этого-то я и не учел, делая четвертый, пятый и шестой глотки. Когда други мои наконец принесли тару, из под чехла они услышали пение — это я, получив крепкий алкогольный удар по мозгам, упражнялся в вокале, распевая похабные и не очень песенки. Народ враз смекнул, что произошло, предложил мне выбираться из-под брезента, пока я не окосел окончательно. В ответ на это я захихикал и сообщил, что остаюсь здесь жить. Други мои, однако, проявили солдатскую смекалку, попросив дать им свободный конец шланга, чтобы наполнить очередную емкость. Я повелся и дал им шланг. Наполнив емкость, они резко дернули за шланг и он оказался у них в руках. Из-под чехла раздался медвежий рев — то орал я, ошеломленный коварством друзей. Они же, быстренько забравшись на спину самолету, и, взяв меня за ноги, резко выдернули из-под чехла. Сопротивляться было бесполезно. Стас полез под брезент ликвидировать следы нашего вмешательство в спиртовую систему аэроплана, а я, при помощи другого участника концессии попытался встать на ноги. Самолет вместе с бетонкой качало, надрался я капитально. Кое-как я сполз на землю и, парируя раскачивание земли, двинул в сторону ТКДП. Там мне помогли забраться на второй этаж по узкой лесенке и проникнуть в каморку Егера, куда вскоре подошли остальные охранники-алкоголики. Мои друзья быстро дошли до той кондиции, что и я. Привезенный караульной машиной часовой изумленно смотрел на пьяную в хлам компанию, резвящуюся у подножия ТКДП, но мы вручили ему остатки массандры на дне банки, и он быстренько принял пост. Мы же пешком, обняв друг друга за плечи, двинулись шеренгой по дороге в сторону казармы, хором громко распевая песню "Шар цвета хаки" из репертуара группы Наутилус-Помпилиус. Только редкостным везением можно объяснить то, что мы не попались никому на глаза, иначе на этот раз губы нам точно было не избежать.

     В эту же ночь случилось еще одно происшествие, скрыть которое не смогли. Ночью с поста на складе ГСМ исчез часовой. Причем ни следов на мокром снегу, указывающих, куда он ушел, ни каких либо других признаков присутствия здесь часового не было. Искали его долго и безуспешно, пока утром не пришло сообщение, что часовой вместе с оружием и боекомплектом находится в районном отделении милиции какого-то городка, куда его доставил водитель, подобравший рано утром на обочине шоссе солдатика в тулупе и с автоматом, который очень просил доставить его в родную часть. Никаких признаков агрессии солдатик не проявлял, оружием не угрожал, но водитель все же свез его в ближайшее отделение, где его на всякий случай разоружили и посадили под замок, тут же сообщив о находке в военную комендатуру. Парень утверждал, что с поста его похитила летающая тарелка с инопланетянами, а потом высадила в поле, у обочины какой-то дороги. Все это можно было вполне принять за бред или попытку закосить, если бы не то расстояние, на котором он оказался от части — 60 километров. Опрос водителей, которые бы могли его подвозить, ничего не дал. Парня как будто перенесло на это место, пешком по мокрому снегу он такое расстояние за пару часов одолеть не смог бы по-любому. В конце-концов, его списали по статье 7Б, но репутация гарнизона в глазах ГИМО была подпрочена.

     Утреннее пробуждение по тревоге было ужасным — меня буквально загрузили в кузов тягача и выгрузили уже на бетонке, где я приступил к выполнению своих обязанностей механика. Полеты начались с запозданием, ждали погоду. Подготовив самолет к вылету, я забрался в кабину, обжал фонарь, и, скрючившись на холодном кресле, погрузился в коматоз. Разбудил меня один из наших молодых летчиков, выгнал из кабины, сел в нее и, повертев носом, нюхая воздух в кабине, спросил: "А где закуска?". Я скромно потупил глазки.

     Полеты мы отработали неплохо, часть получила приличную оценку, но какой ценой это было достигнуто!

     На этом неприятности с ГИМО закончились.

     Я дохаживал свои последние деньки на ДСП, ибо после приказа, согласно установленным в полку обычаям, мне это делать уже было "не положено". Ближе к весне мне просто хронически стало не везти. Залет следовал за залетом. Про пару из них пожалуй стоит рассказать подробнее. Стоял я дежурным по эскадре уже третий день подряд, накопилась хроническая усталость и недосып (попробуй-ка три ночи подряд проиграть в "очко"), а тут еще и караул у знамени части на нашу эскадру повесили. Только я сдал дежурство, как меня обрадовали известием о немедленном заступлении на этот почетный пост. Старшина, ехидно улыбаясь, сообщил мне, что там-то я как раз и высплюсь. Пришлось приводить в порядок парадку, получать оружие и переться со всеми на развод. Перед ужином я забежал в казарму, где был удивлен интересной новостью: на только что закончившемся общегарнизонном собрании в солдатском клубе моя фамилия была упомянута в списке бойцов, представленных к какому-то там поощрению За что — я и понятия не имел, однако лист с благодарностью мне передали. Только позже я вспомнил, как однажды в почти пустую казарму, где кроме меня да дневальных никого не было, набежал лейтенантик — военный корреспондент из какой-то сортирной газетенки, на которых обычно пишут "из части не выносить". Интересно, а на самом деле попытки выноса были? Ибо дальше сорира эта газета действительно не доходила. Так вот, корреспонденту срочно требовался материал о том, как военнослужащие старшего призыва воспитывают молодежь, передавая им свой накопленный годами опыт и втирая всеразличные воинские мудрости. Я и мой одногодка ефрейтор Васильев встали по просьбе корреспондента у кровати Героя, и сделали вид, что втираем одному из моих дневальных подробности совершенного им подвига, картинно указуя рукой на плакат, висящий над койкой Героя. Корреспондент пару раз щелкнул каким-то диковинным фотоаппаратом, записал наши фамилии и, поблагодарив, удалился. Месяца через два он заскочил в казарму и вручил мне слайд с этим фотошедевром, который хранится у меня до сих пор, только вот никак руки не дойдут отсканировать. Видимо, благодарность от командования и была связана с этим случаем. Наверняка сверху была спущена разнарядка — стольких-то поощрить, стольких-то пожурить, чтобы изобразить видимость воспитательной работы. Ну я и попал под раздачу. Вернувшись в караулку, я похвастался признанием моих заслуг, поужинал и завалился спать. Разбудили меня уже ночью, была моя смена. Я взгромоздился на площадку со знаменами, воткнул автомат штык-ножом вниз, в щель между площадкой для часового, чтобы заблокировать выключатель звонка, сел на ступеньки, прислоняясь спиной к стене, и стал бдительно караулить наши священные хоругви. Из-за фанерной стенки караулки доносился богатырский храп прапора-начкара и остальных двух часовых. В другом конце коридора храпел дежурный по штабу, уткнувшись носом в селектор. Идиллия была полная. Спать хотелось зверски. Поразмыслив, я решил, что охранять знамена гораздо комфортнее, если снять фуражку и закрыть глаза (нет-нет, ни в коем случае не спать, просто посидеть с закрытыми глазами!), что я и сделал незамедлительно, сразу же провалившись в сон. Очнулся я оттого, что рядом кто-то разговаривал. Открыв глаза, я ужаснулся — напротив оградки, которой была забрана площадка, стояли три человека — два подполковника и еще какой-то майор и горячо обсуждали открывшееся им зрелище спящего на боевом посту часового. Черт принес в штаб дивизионную проверку, а я так крепко вырубился, что даже не услышал, как они ломились в дверь штаба, пытаясь разбудить дежурного. Судя по всему, у них это все же получилось. Я еще толком не пришел в себя и решил, что смогу незаметно проскользнуть на площадку, голова спросонья не работала совершенно. Я медленным движением надел фуражку, медленно встал и крадущейся походкой прокрался на площадку. Там я так же тихо и плавно стал извлекать из щели свой автомат, который, как назло зацепился дырочкой от штык-ножа за шляпку какого-то гвоздя под полом и никак не хотел выдергиваться. Справившись с автоматом я плавно закинул его на плечо и вытянулся по стойке «смирно». Мои манипуляции вызвали гомерический хохот проверяющих.