Леонид Аринштейн - Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии»

Непогода и Аквилон

В стихотворном послании Пушкина к Языкову («Издревле сладостный союз»), датированном 20 сентября 1824 г., поэт среди прочего с горечью говорит о гонении, которому подвергает его власть:

Но злобно мной играет счастье,Давно без крова я ношусь,Куда подует самовластье;Уснув, не знаю, где проснусь. —Всегда гоним, теперь в изгнаньиВлачу закованные дни.

(II, 322)

Тема эта в данном случае обострена в сознании Пушкина высылкой его из Одессы в Михайловское, что было воспринято им крайне болезненно (подробнее об этом см. выше в новелле «Аквилон»).

В 1830 г., когда Пушкин опубликовал послание к Языкову (точнее, первые его 34 стиха) в «Литературной газете», он по понятным причинам изменил цитированный фрагмент:

Но злобно мной играет счастье,Давно без крова я ношусь,Куда подует непогода;Уснув, не знаю, где проснусь. —Теперь один, в глухом изгнаньеВлачу томительные дни.

(II, 322; 835)

Рифма к слову «счастье» исчезла, но Пушкин не стал подбирать другую, оставив всё как есть. Скорее всего, даже нарочно, чтобы было ясно: здесь должно быть другое слово.

Но так или иначе, замена словосочетания «подует самовластье» на «подует непогода» заставляет вспомнить, что нечто подобное уже имело место, причем по тому же поводу. Политическое гонение, которое обрушила на него власть, Пушкин метафорически представляет, как разбушевавшуюся стихию, и строит на этой метафоре целое стихотворение – «Аквилон».

Действительно, фрагмент послания к Языкову и «Аквилон» тесно связаны между собой.

Оба написаны почти в одно и то же время. Послание к Языкову опубликовано Пушкиным с пометой «1824. Михайловское» (II, 835); на автографе «Аквилона» – такая же помета: «1824. Мих.» (II, 911).

В обоих стихотворениях совпадают ключевые поэтические образы: Аквилон – холодный северный ветер, который «бурно» (в окончательной редакции «гневно») «гонит» облачко на «дальний небосклон», и «гонимый» поэт, которого носит туда, «куда подует самовластье». Или в послании: «…мной играет счастье»; в «Аквилоне»: «Пусть облачком зефир играет».

Оба стихотворения посвящены одной и той же теме: гонениям на Пушкина со стороны Александра I.

Правда, есть между ними и существенная разница. Послание обращено к другу-поэту, и Пушкин делится с ним своими грустными мыслями, проще говоря, жалуется на свою судьбу. И говорит об этом прямо и открыто, без иносказаний.

«Аквилон» обращен к Императору Александру I. Это вариант «воображаемого разговора» с Александром, которые один за другим вспыхивали тогда в голове Пушкина. Поэт по существу обращается к Царю с просьбой освободить его из ссылки. Правда, это довольно своеобразная просьба – она больше похожа на упрек. Поэт пытается вразумить Царя, доказать, что для его императорского достоинства прекратить гонение на Пушкина не менее важно, чем для самого поэта: не пристало могущественному властелину, победителю Наполеона сводить мелочные счеты с поэтом, занимающим столь скромное положение в его государстве. Понятно, что донести столь деликатную тему до Императора можно было только в иносказательной форме:

Зачем ты, грозный Аквилон,Тростник болотный долу клонишь?Зачем на чуждый небосклонТы облачко так бурно гонишь?

(II, 910)[187]

«Аквилон» от начала и до конца и выдержан как иносказание.

Иносказание это настолько очевидно, что, казалось бы, не было необходимости скрупулезно объяснять его смысл. Если бы ни несколько странные интерпретации этого стихотворения в ряде весьма авторитетных изданий. Согласно одной из них, образ вырванного с корнем «надменного дуба» («Ты черны тучи разогнал, / Ты дуб низвергнул величавый, / Ты прошумел грозой и славой…») понимается не как недавняя победа Александра I над Наполеоном, а как смерть самого Александра. И ничего, что Александр I скончался только через год после того, как Пушкин написал это стихотворение. Для этого можно подвергнуть сомнению дату «1824», поставленную в автографе «Аквилона» рукою Пушкина и повторенную в прижизненной публикации: «…Можно предполагать, что дата эта, – читаем мы в Малом академическом издании сочинений Пушкина, – поставлена с целью скрыть намеки стихотворения. Возможно, что стихи писаны в 1825 г. по получении известия о смерти Александра I» (2, 375).

Комментатор 10-томного собрания сочинений Пушкина («Художественная литература», 1959) идет еще дальше, предлагая читать стихотворение как аллегорию репрессий против декабристов. Дата создания стихотворения еще более отодвигается: «…Нет сомнения в том, что за образами природы в “Аквилоне”, подобно тому как это было в стихотворении “Арион”, стоят современные события, и едва ли стихотворение могло быть написано до восстания 14 декабря 1825 г.»[188].

Можно только пожалеть, что долгое время изучение творчества Пушкина велось в полном отрыве от его биографии, и многие аллюзии, метафоры и иносказания оставались непонятыми исследователями. Как, например, в данном случае.

«В берлоге» или «в Таганроге»?

Стихотворение Пушкина «Дорожные жалобы» (1829), дважды напечатанное при жизни Пушкина без каких-либо разночтений[189], казалось бы, не должно вызывать никаких вопросов.

Напомню начальные строфы этого шутливого по тону, но довольно грустного по существу стихотворения:

Долго ль мне гулять на светеТо в коляске, то верхом,То в кибитке, то в карете,То в телеге, то пешком?

Не в наследственной берлоге,Не средь отческих могил,На большой мне, знать, дорогеУмереть Господь судил…

(III, 177)

Сохранился автограф стихотворения (ПД № 114), представляющий собой перебеленный текст с многочисленными поправками, то есть по существу переходящий в черновой. Вариантов «жалоб» – то есть предположений, как окончится его жизнь – здесь много больше, чем в окончательном тексте. Есть среди них и такие:

Или ночью в грязной луже,Иль на станции пустой,Что еще гораздо хужеУ смотрителя, больной…

(III, 754)

Впрочем, все они опубликованы как в Большом, так и в Малом (3, 421) академических изданиях сочинений Пушкина.

В автографе обращает на себя внимание ранняя редакция первого стиха второй строфы. Пушкин начал строфу стихом:

Не в Москве, не в Таганроге (III, 752) —

но сразу же отказался от такого зачина и начал строфу по-другому:

Не в наследственной берлоге…

Замена стиха произведена здесь по очевидным цензурным соображениям: в Таганроге в 1825 г. скончался Александр I, и столь явный намек на смерть Государя Императора в контексте шутливого стихотворения был, разумеется, недопустим.