Александр Петряков - Сальвадор Дали. Божественный и многоликий

Там же, в Америке, Дали подписал контракт с Джеймсом, по которому обязался в течение года написать двенадцать больших работ, восемнадцать — меньшего размера и шестьдесят рисунков за две тысячи четыреста фунтов, то есть по двести в месяц.

Щедрый меценат Эдвард Джеймс, уверовавший в гений Дали, вел свойственный многим богатым людям образ жизни и очень уж опекал Дали, как многие полагают, не только потому, что был, как теперь говорят, его «фанатом». Гала не раз устраивала мужу скандалы по поводу его отлучек с Джеймсом, припоминая при этом Лорку. Джеймс полагал, что она делала это намеренно, вымогая таким образом у него подарки. Однажды они вернулись поутру из парижской какой-то гостиницы, где провели всю ночь, и Гала устроила сцену ревности, но когда Джеймс подарил ей золотую цепочку с сапфирами и изумрудами, тотчас же успокоилась и пошла жарить для них яичницу. Но это взгляд со стороны, а Дали жена частенько доводила до слез подобными упреками и подозрениями. Джеймс говорил, что у Дали были наклонности «более гомо-, чем гетеросексуальными», при этом замечал, что Гала так и не смогла до конца избавить от них мужа, и они проявлялись в сублимированном виде в его работах. Доля истины, конечно, в этом есть, однако вряд ли Дали имел сексуальную связь с Джеймсом, хоть тот и намекал на такое, — мы знаем, что Дали всячески избегал тактильных контактов с кем бы то ни было, кроме Галы.

Супруги вернулись в Европу лишь весной 1937 года и уединились в Цюрсе, горном курорте, где неугомонный Дали стал писать поэму о Нарциссе, его новом наваждении. Сочинение было посвящено Элюару с подзаголовком «Опыт визуального наблюдения за ходом постепенных превращений Нарцисса», при этом автор решил поэму и проиллюстрировать, создав таким образом новый жанр — поэму-картину.

Исследователи видят как в стихах, так и в картине те же неосознанные психопатологические склонности художника, но уже трансформированные — возросшей славой — в нарциссизм. Приводятся цитаты из сочинений Фрейда, в частности из «Психоаналитических заметок об одном автобиографическом случае паранойи», где ученый рассматривает паранойю как средство от гомосексуализма, что для художника было важно в период его молодости и непростых отношений с Лоркой. Но, вероятно, и теперь, в 1937 году, было какое-то событие, отправная точка, запустившая механизм той же темы в новой картине Дали под названием «Метаморфозы Нарцисса». Дали часто сам объяснял свои работы, а в этом случае мы имеем для верного толкования целую поэму. Приведем характерный отрывок:

Когда эта голова треснет,когда эта голова расколется,когда эта голова взорвется,из нее родится цветок,новый Нарцисс,Гала —мой Нарцисс…

На картине этот цветок вылупляется из яйца, что держат пальцы большой руки, схожей с коленопреклоненным Нарциссом, — это как бы намек на то, что этот цветок несет избавление от рукоблудия.

Именно эта работа была показана Фрейду при их встрече в Лондоне в 1938 году. Дали давно мечтал увидеться с великим ученым и страстно домогался этого, допекая Стефана Цвейга, хорошо знакомого с Фрейдом, чтобы он устроил свидание. Писатель пошел навстречу художнику и написал ученому, что Дали — «единственный гениальный художник нашей эпохи и единственный, кто останется в истории».

Престарелый ученый согласился, хоть и считал сюрреалистов «дураками на девяносто пять процентов, исходя из крепости спирта». Дали, однако, старику понравился, Фрейд отметил его горящие фанатичные глаза и сказал тоже навязавшемуся ему в гости Эдварду Джеймсу по-немецки (Дали немецкого не знал), что если все испанцы такие, как этот художник, то неудивительно, что там идет гражданская война. Ученый внимательно изучил «Метаморфозы Нарцисса» и заметил, что в картинах старых мастеров ему хочется увидеть что-нибудь подсознательное, а в картинах сюрреалистов что-нибудь сознательное. Это была, конечно, шутка, но Дали принял ее за чистую монету и истолковал, по собственному признанию, как смертный приговор сюрреализму. Отметил Фрейд и высокую живописную технику и, как бы делая вывод, сказал, что «искусство не должно позволять себе расширять свои границы до такой степени, поскольку качественное взаимодействие между бессознательным материалом и подсознательным процессом должно находиться в некоторых рамках».

Дали во время встречи был занят еще и графическим портретом великого ученого, и его поразило, что голова Фрейда напоминает улитку. Дали очень хотелось, чтобы Учитель, как он называл великого психоаналитика, увидел и оценил портрет, но Цвейг так и не рискнул показать его Фрейду, который вскоре и скончался, не вынеся изгнания нацистами из Вены, где он прожил всю свою жизнь. Художнику писатель, однако, сказал, что ученому портрет понравился. Лишь после смерти Цвейга в 1942 году Дали узнал из его посмертно изданной книги «Завтрашний мир», что писатель ему лгал. Но из лучших побуждений. Он увидел в портрете больного раком старика блестяще переданную художником усталость от жизни, близкое дыхание смерти и не хотел доставлять немощному человеку лишних волнений.

Дали в «Дневнике одного гения» вспоминает, что Цвейг звал его в Бразилию, куда он эмигрировал вместе с женой, соблазняя его крупными бабочками. Но Дали не был поклонником латиноамериканской флоры и фауны, да и вскоре пришло известие, что Цвейг и его жена покончили жизнь самоубийством. На этой же страничке дневника художник пишет:

«Я не колеблясь причисляю Фрейда к лику героев. Он лишил еврейский народ самого великого и прославленного из его героев: Моисея. Фрейд неопровержимо доказал, что Моисей был египтянином, и в предисловии к своей книге о Моисее — самой лучшей и самой трагической из его книг — предупредил читателей, что это разоблачение было не только самой честолюбивой и самой заветной, но и самой разъедающе горькой из его цeлeй:

Все, нет больше крупных бабочек!»

Встреча с Фрейдом, иконой, которой он поклонялся с юности, произвела на Дали неизгладимое впечатление. Для него это была не просто встреча с великим ученым, духовные и философские воззрения которого обретали плоть и кровь в его творчестве. Он почему-то верил, что Фрейд избавит его и от комплексов, в частности Эдипова, избавит волшебством психоанализа от наваждения духовной тирании отца, и он перестанет являться на его холстах в образе Вильгельма Телля со страшными и недвусмысленно угрожающими инструментами вроде ножниц.

Подобный же комплекс, как мы уже говорили, он испытывал и по отношению к Пикассо, и в связи с этим уместно вспомнить портрет Пикассо, написанный Дали позже, в 1947 году, где его коллега изображен с женскими грудями, а между ними торчит все тот же нарцисс в качестве, вероятно, эзотерического намека.