Александр Парадисис - Жизнь и деятельность Бальтазара Коссы

Аморальность монахинь все увеличивалась, и, как пишет в своих «Воспоминаниях» епископ Пистои Сципион Риччи, он не знал, как с этим бороться, тем более что монахини пользовались поддержкой монахов-доминиканцев. Вполне естественно, что и доминиканцы и странствующие монахи-францисканцы поддерживали монахинь, так как почти каждый из них имел любовницу из среды «сестёр». Поэтому они так бдительно их охраняли.

Мазуччо пишет: «Монахи считали монахинь своей собственностью. Как только какая-нибудь из «христовых невест» заводила светского любовника, её начинали преследовать, бросали в темницу и подвергали пыткам». «Монахини, — пишет далее Мазуччо, — выбрав себе любовника-монаха, не скрывали этого. По поводу заключения »союза» устраивались празднества и совершались литургии. Я сам присутствовал на таких торжествах не один раз. Не было числа »замужним монахиням». Эти »невесты Христа» рожали детей или, прибегая к помощи лекарей, избавлялись от них, отправляя в адскую бездну младенцев, ещё не успевших увидеть свет божий, не успевших подвергнуться крещению. Не пробуйте опровергать сказанное мною, или я заставлю вас заглянуть в выгребные ямы монастырей, где вы найдете кучи хрупких младенческих косточек, как в Вифлееме во времена Ирода». [38]

Не только монахи были любовниками воспитанниц монастырей. Так, например, большим успехом пользовался у монахинь светский молодой человек Ахилл Мальведжи, отличавшийся бесстрашием и дерзостью в любовных делах.

Британец Томас Кориат, впервые попав в Венецию, был изумлён нечеловеческой жестокостью жителей континентальной Европы. Первое, что увидел он в «городе каналов», была голова какого-то человека, надетая на острие клинка. «Я спросил, — рассказывает он, — что это значит, и мне объяснили, что это священник, а отрубили ему голову за то, что он имел девяносто девять любовниц монахинь».

Известный гуманист Понтано рассказывал, что в Валенсии испанцы свободно проникали в женские монастыри и что трудно провести грань между этими святыми обителями и домами, пользующимися дурной репутацией [39].

Косса, живя в Риме, принимал любовниц и в самом Ватикане, в залах старого дворца, построенного при папе Николае II в 1275 году, и в Латеранском дворце, и в монастыре святого Онуфрия. Конечно, ни Ватиканский, ни Латеранский дворцы не имели в то время достаточных удобств для пребывания в них папы. Нынешний дворец в Ватикане был построен только в XVI веке замечательным зодчим Фонтана. Ватикан в XV веке не был похож на теперешний. Дворец был уже старым. Убранство его потускнело, о чистоте в нём особенно не заботились. Папа предпочитал бывать в монастыре святого Онуфрия, расположенном на склоне холма, неподалёку от Тибра, напротив Рима. Сейчас на месте, где был расположен монастырь, стоит церковь. Её построили в 1440 году, через 25 лет после описываемых событий.

Коссе нравилась эта местность. С высоты открывалась широкая панорама Рима и прилегающих к нему окрестностей. Это было замечательное зрелище.

В монастыре было так уютно и чисто! А как преданно ухаживали за папой обитательницы монастыря! Он был близок почти со всеми, каждая была одарена его любовью и щедрыми подарками. Кроме того, монахини знали, что многие из тех, кто неоднократно побывал в объятиях его святейшества папы Иоанна XXIII, были вознаграждены и по-другому — они получили места настоятельниц в других монастырях.

…В это утро Косса проснулся в хорошем настроении и залюбовался бело розовым телом сестры Анезии, лежавшей рядом с ним. Она уже не спала, но боялась пошевельнуться, дабы не прервать драгоценного сна папы Иоанна XXIII. Что-то заставило её проснуться. Она не понимала, что именно — был ли это шум в голове или что-то другое. Нарушить же покой его святейшества она не решалась.

Девушка была ещё очень молода и совсем недавно пришла в монастырь. Здесь её и увидел Косса. И сегодня впервые провёл с ней ночь. А теперь спит.

Послышались шаги, в дверь тихонько постучали. Косса открыл глаза и спрыгнул с постели. Но как ни быстро было движение, которым он накинул одеяло на девушку, розовый луч зари, проникший через жалюзи, успел осветить следы потери невинности на белоснежных простынях [40]. Свежее лицо девушки залилось краской, когда Косса попросил посетителя войти.

В дверь протиснулось огромное тело одноглазого гиганта, бывшего пирата, который стал теперь правой рукой нашего героя. Он спокойно огляделся, так как давно привык к подобным картинам, повторявшимся тысячу раз.

— Гуиндаччо, в каком монастыре поблизости нет настоятельницы? — спросил Иоанн, показывая глазами на девушку, стыдливо завернувшуюся в одеяло. — Узнай и скажи мне [41]. Или лучше скажи Пасхалию, пусть он позаботится, — продолжал Косса.

Пасхалий — это архиепископ, который, кроме своих основных обязанностей, занимался «устройством» любовниц папы.

В обвинении, предъявленном Иоанну XXIII на соборе, упоминалось, что он, Косса, специально назначал Пасхалия ревизором монастырей, чтобы облегчить себе задачу выбора любовниц и их устройства в дальнейшем.

Но почему Гуиндаччо в такое неурочное время решился нарушить покой своего бывшего «капитана», нынешнего «отца христианства»? Почему этот бывший грабитель, а теперь священник бормотал сквозь зубы что-то невнятное, из чего разобрать можно было только: «Останки… святого Иоанна»?

— Опять ты хнычешь, Гуиндаччо! — прикрикнул на него Косса. — Сколько раз я говорил тебе, что терпеть не могу хныканья!

— Святой отец, — осмелился наконец гигант, стараясь как можно яснее выговаривать слова. — Нельзя… отправлять… останки святого Иоанна во… Флоренцию.

— Почему? — крикнул Косса, и глаза его гневно сверкнули. — Ничтожество, ты опять рассказал кому-то о моих намерениях! — Косса сжал кулаки.

Дело в том, что он намеревался тайно продать останки святого Иоанна, третьи по счету, так как в Западной Европе уже было два места, где они хранились, — в Германии и во Франции. Останки, которые находились в Риме, хотела купить Флоренция за пятьдесят тысяч золотых флоринов (об этом упоминает Дитрих фон Ним, а также Ланфан в своей книге «Констанцский собор» и другие). Останки эти Иоанн XXIII должен был выкрасть из Рима, которому они принадлежали, а потом продать.

Косса схватил за шиворот гиганта, чтобы прервать поток его оправданий и добиться наконец объяснения.

— Римляне восстали, — проговорил Буонакорсо. — Кто-то пронюхал о том, что ты задумал. Я никому ни слова не говорил. Даже во сне звука не произнес. Но всё-таки об этом как-то узнали. Узнали, и народ собрался у собора и никого туда не подпускает. «Никто не посмеет потревожить святые останки! — кричат люди. — Они останутся здесь! Сам святой Иоанн раскрыл нам то, что вы собираетесь сделать! Нет, они останутся в Риме [87]!»