Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - Паоло Нори

Вот так вот.

Я считаю, что это можно адресовать и украинцам.

Боюсь, я действительно мудак.

18.7. Дипломат

В ноябре 1945 года английский дипломат русского происхождения Исайя Берлин приезжает в Ленинград и начинает расспрашивать об Ахматовой. Директор книжного магазина, к которому он обращается, говорит: «Она живет неподалеку, хотите с ней встретиться?»

Берлин приходит к Ахматовой в Фонтанный Дом, и едва у них налаживается разговор, как он слышит, что со двора кто-то выкрикивает его имя.

Это Рэндольф Черчилль, сын Уинстона. Он просит Берлина пойти с ним в отель и помочь ему «пристроить в холодильник купленную икру»[77].

Берлин просит Ахматову извинить его, уходит, возвращается вечером, и они разговаривают всю ночь.

Ахматова, похоже, влюбляется (Берлину тридцать пять – он на двадцать лет моложе нее). Как пишет Файнштейн, он тоже, вернувшись в отель, постоянно твердит: «Я влюблен, я влюблен».

Через несколько дней после визита английского дипломата к Ахматовой Лев Гумилёв, оставшись дома один, слышит жужжание дрели и видит, как с потолка осыпается штукатурка.

Это могло означать только одно: устанавливаются микрофоны. С этого момента свободно разговаривать у себя в квартире Ахматова больше не может.

Позднее она не раз будет говорить, что ее встреча с Берлином положила начало холодной войне.

Убийство одного из ее предков ознаменовало конец монголо-татарского ига, а встреча с Исайей Берлином ускорила начало холодной войны.

Все может быть.

18.8. Мы

Дойдя примерно до этого места, я изменил подзаголовок романа.

Сделал я это потому, что по мере продвижения работы мне все чаще казалось, что происходящее сейчас с нами очень похоже на то, что приходилось переживать Анне Ахматовой.

Вот, например, был такой писатель, ее современник, которого я очень люблю: он родился в Петербурге в 1905 году, умер в Ленинграде в 1942-м и называл себя Даниилом Хармсом. Однажды он написал:

«Надо быть хладнокровным, то есть уметь молчать и не менять постоянного выражения лица. <…>

И когда человек, говорящий с тобой, рассуждает неразумно, говори с ним ласково и соглашайся».

По-моему, прекрасный совет.

18.9. В Мадриде и в России

А тем временем в Мадриде проходит саммит НАТО, и журналисты возмущаются, обнаружив в меню «Русский салат».

В России, кстати, никто не называет его русским – здесь он называется салат «Оливье», потому что придумал его повар бельгийского происхождения по имени Люсьен Оливье.

Я не знаю наверняка, но у меня такое ощущение, что рано или поздно здесь, на нашем цивилизованном Западе, как принято говорить, в колыбели законности, в какой-то момент запретят русские горки.

Правда, в России их тоже не называют русскими – здесь они называются американскими горками.

Но я жду не дождусь, когда их запретят в рамках контрсанкций.

18.10. Доберемся до всех

Сохранилась стенограмма заседания оргбюро по поводу ленинградских журналов, на котором Иосиф Сталин, секретарь Центрального комитета Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), обсуждал публикацию стихотворений Анны Ахматовой с ответственным секретарем Ленинградского отделения Союза писателей Александром Прокофьевым.

Прокофьев говорит, что публикация стихов Ахматовой «не такой уж большой грех». Сталин спрашивает, что еще у нее можно найти, кроме того факта, что когда-то давно она сделала себе имя.

У нее есть хорошие стихи о войне, отвечает Прокофьев.

«Сталин. Одно-два-три стихотворения – и обчелся, больше нет.

Прокофьев. Стихов на актуальную тему мало. <…>

Сталин. Тогда пусть печатается в другом месте где-либо, почему в „Звезде“?

Прокофьев. Должен сказать, что то, что мы отвергли в „Звезде“, печаталось в „Знамени“ (в Москве).

Сталин. Мы и до „Знамени“ доберемся, доберемся до всех».

18.11. Все-все

В своей первой повести «Зона. Записки надзирателя», изданной в Италии под названием Regime Speciale («Особый режим»), Сергей Довлатов пишет: «Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов? <…> Их написали простые советские люди. Означает ли это, что русские – нация доносчиков и стукачей? Ни в коем случае. Просто сказались тенденции исторического момента».

Вот и мне интересно, должны ли мы сегодня позволить, чтобы наше поведение обуславливалось механически, как у собаки Павлова, тенденциями исторического момента?

И тут нельзя не вспомнить Ханну Арендт.

18.12. Ханна Арендт

В книге «Банальность зла» Ханна Арендт рассказывает, что, когда в Болгарии ввели антиеврейские законы, обязывавшие евреев носить нашивку в виде желтой звезды, граждане Болгарии, буквально весь болгарский народ, отреагировали неожиданно: те, кто носил нашивку, «получали от введенного в заблуждение населения столько знаков сочувствия, что стали гордиться своим отличительным знаком».

А вскоре «болгарское правительство вообще отменило этот декрет», обязывавший евреев всегда носить на одежде желтую звезду.

И снова возвращаюсь к Ахматовой.

18.13. Анна Ахматова

В 1946 году, сразу после окончания войны – а это был очень тяжелый период, – членам Союза писателей полагались хлебные и продуктовые карточки, отсутствие которых в те годы, по словам Дувакина, «было равнозначно физической гибели».

Исключенная из Союза писателей, Ахматова напишет: «Таким образом, мне была предоставлена возможность присутствовать не только при собственной гражданской смерти, но даже как бы и при физической».

В книге Дувакина приводится рассказ актрисы Елены Гальпериной-Осмеркиной, которая думала, что Ахматова будет очень подавлена после этих событий. Но, когда актриса приехала к ней месяца через два, Ахматова «неожиданно рассмеялась и приподняла коробку, стоявшую на столе. Под ней лежали продовольственные карточки. „Что это?“ – изумилась я. „Это мне присылают на дом“. – „Кто?“ – „Право, не знаю, но присылают почти каждый день“».

Это делали безымянные доброжелатели.

И после этого у меня спрашивают, за что я люблю Россию.

19. Страна, которую она любила всю жизнь

19.1. По техническим причинам

– Ты слышал, – спросила на днях Тольятти, – что газопровод, идущий из России, перекрыли «по техническим причинам?» По техническим причинам – как писали всюду в России в 1993 году, когда ты туда приехал.

– Да, – ответил я, вспоминая тот день, когда переезжал с окраины в центр Москвы и таксист все повторял: «Там стреляют».

Начинались сумерки, солнце стояло низко, и в этом косом свете, таком удивительном здесь, в России, казалось, что мы сквозь него плывем. В такси громко играла музыка – песня «Перемен» русской рок-группы «Кино», которая начинается словами: «Вместо тепла – зелень стекла, // Вместо огня