Глеб Бакланов - Ветер военных лет

Вот что принес дивизии смелый ночной рейд роты гвардии капитана Ивана Яковлевича Подкопая.

Утром после боя я спросил Подкопая:

— Что для роты было самым трудным в этом бою, капитан?

— Солдаты говорят — кричать «ура!» за целый полк.

Этот эпизод, такой характерный для всей боевой деятельности талантливого и грамотного двадцатипятилетнего офицера, не раз возглавлявшего отчаянные операции, еще раз подтвердил, что славный сын украинского народа, воспитанник комсомола, член Коммунистической партии капитан Подкопай — подлинный герой. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1944 года гвардии капитану Ивану Яковлевичу Подкопаю было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Вскоре отважный офицер трагически погиб, но навсегда остался героем в памяти всех, кто знал Ивана Яковлевича Подкопая.

Александрийско-Знаменская наступательная операция закончилась 13 декабря 1943 года. В ходе ее 13-я гвардейская стрелковая дивизия с упорными боями продвинулась на 70 километров, освободила 23 населенных пункта. Затем до 2 января мы стояли в обороне Митрофановки. В те дни я попал в госпиталь, где пролежал около полутора месяцев: дала знать себя старая контузия, заговорили зажившие было раны. Кировоградская операция, в которой наша 5-я гвардейская армия сыграла немаловажную роль, прошла без моего участия. Когда я в середине февраля вернулся в дивизию, армия снова стояла в обороне. К этому времени в дивизию вместо М. М. Вавилова прибыл новый заместитель по политчасти подполковник Геннадий Александрович Нестеров. Мы быстро сработались, даже, можно сказать, подружились. Как и Михаил Михайлович, новый замполит оказался человеком принципиальным, честным и прямым. С 13-й гвардейской дивизией Г. А. Нестеров и окончил войну.

В дивизии меня встретили очень тепло, что было, конечно, чрезвычайно приятно.

Правое крыло нашего фронта 24–25 января начало знаменитую Корсунь-Шевченковскую операцию. 5-я гвардейская в ней не участвовала, по активными действиями сковывала вражеские силы. Наша дивизия с 24 января по 17 февраля наступала на Арсенъевку и Ковалевку, а затем заняла оборону на рубеже Каниж, Владимировка.

Начиналась весна 1944 года. В первых числах марта стояла такая страшная распутица, что практически всякое передвижение войск было просто невозможно. Грейдерные и проселочные дороги развезло совершенно. Они утонули в густой, вязкой грязи полей, бесследно слившись с ними. Леса и рощицы стояли по пояс погруженные в полую воду. Тем не менее мы получили задание провести рекогносцировку местности для предстоящего наступления.

Оно действительно вскоре началось, это неожиданное для нас наступление. И еще более неожиданным наше наступление оказалось для немцев.

Мы начали его 8 марта, в Международный женский день. Нам было приказано прорвать сильно укрепленную оборону врага западнее Новой Павловки на фронте в 2 километра 400 метров. Помню, накануне вечером, когда мы с полковником Бельским вносили последние уточнения в план предстоящих действий, он сказал, нервно улыбаясь уголком рта:

— Да, конечно, неожиданность наступления — сильный козырь. Но и потеснить их нам будет нелегко: по такой вселенской грязище немцам и отступать-то невозможно. Сегодня я видел, как засели в грязи несколько «виллисов». Уж на что, кажется, вездеходная машина.

— Это что, — засмеялся я, — я сегодня видел, как два молоденьких солдата, из пополнения видно, решили сократить себе дорогу и пошли прямо по полю. Один вообще застрял, ноги из грязи вытянуть не мог, а другой сапоги оставил, засосало. Еле-еле потом вырвал.

— А нам, с нашей нештатной артиллерийской бригадой, ох, тяжело будет, вздохнул Бельский. — Это тебе не сапоги, завязнет — не вытащишь.

— Ну уж нет, лучше с ней, чем без нее, — возразил я.

Тут речь у нас зашла вот о чем. Ни фронт, ни армия не имели возможности дать нам какое-либо усиление. Тогда командарм принял решение взять из другого, 33-го корпуса нашей армии все 120-миллиметровые минометы, почти всю артиллерию и создать для нас нештатную артбригаду. Георгий Васильевич Полуэктов быстро сформировал ее, и наш корпус получил определенное усиление. Армия должна была наступать активно лишь одним нашим 32-м гвардейским корпусом.

Погода 8 марта была отвратительной. Как говорит пословица, добрый хозяин собаки не выгонит. Но, по другой пословице, охота пуще неволи: и командование армии, и строевые офицеры, и красноармейцы, да и вся страна жили одной мыслью — завершить начатый разгром врага, как можно быстрее освободить многострадальную нашу землю.

На рассвете, до начала артиллерийской подготовки, 34-й и 42-й полки для вскрытия переднего края противника и его огневой системы провели разведку боем. Затем была проведена 50-минутная артподготовка на глубину шести — восьми километров, а в семь часов пятьдесят минут вперед пошла пехота.

В первый же день наши козыри — полная внезапность и сквернейшая погода сыграли неплохо, мы добились определенных успехов. Однако во второй половине дня один из батальонов 42-го полка попал в очень тяжелое положение. Атакованный немецкими танками и пехотой, он понес тяжелые потери. Но полк устоял, и на следующий день мы медленно двинулись вперед, преодолевая сопротивление немцев, также медленно откатывавшихся назад.

Хотя я и сказал, что дороги мало чем отличались от густых черноземных полей, но местами, там, где было повыше, их немножко повыветрило, здесь темп продвижения несколько возрастал. В одном месте сложилась ситуация, живо напомнившая мне известное в истории русской армии так называемое параллельное преследование армией Кутузова отступавших французов, конечно в миниатюре.

По бескрайнему черноземному полю, над которым от горизонта до горизонта висела сетка не по-весеннему мелкого и холодного дождя, в одном и том же направлении, параллельно друг другу, тянулись две дороги. По одной из них темно-серой гусеницей ползла колонна отступающих немцев. По другой, примерно в трех километрах от первой, наступали мы. Обе дороги прекрасно просматривались, но ни та, ни другая сторона не открывала огня. Немцы спешили уйти как можно дальше, оторваться от нас, чтобы организовать оборону на каком-либо рубеже, а мы, естественно, хотели во что бы то ни стало воспрепятствовать им в этом и тоже спешили. Грязь же вдоль обеих дорог была такой вопиющей, что стаскивать туда артиллерию было просто опасно. Стрелять же непосредственно с дороги значило остановить движение колонны и разрушить собственные планы.

Так мы и шли, поглядывая друг на друга. Не знаю, ругали ли грязь и нас немцы, но наши солдаты отводили душу по адресу небесной канцелярии, которая развезла такую грязь, немцев, не желавших остановиться, чтобы нам можно было воспользоваться артиллерией, и находящихся впереди, которые, как казалось каждому идущему сзади, шли слишком медленно и задерживали движение.