Светлана Алексиевич - У войны - не женское лицо

- Так куда нам идти?

Он тогда давай на женщин кричать:

- Это же девчата!

- Какие то девчата, то солдаты..."

Белла Исааковна Эпштейн, работает машинисткой в одной из белорусских республиканских газет, а в войну была снайпером. Рассказывает как будто тоже смешное, а глаза полны слез.

"Нас, когда мы прибыли на Второй Белорусский фронт, хотели в дивизии оставить, мол, вы женщины, зачем вам на передовую. Мы: "Нет, мы - снайперы, нас посылайте куда положено". Тогда они нам говорят: "Пошлем вас в один полк, там хороший полковник, он девок бережет". Разные командиры были. Нам так и сказали.

Это полковник нас встретил такими словами: "Смотрите, девки, приехали воевать, воюйте, а другим делом не занимайтесь. Кругом мужчины, а женщин нет. И у вас будет много поклонников. Не роняйте себя. Черт его знает, как вам еще эту штуку объяснить. Война, девки..." Он понимал, что мы еще девчонки.

В оном немецком поселке нас разместили на ночь в жилом замке. Много комнат, целые залы. Такие залы! В шкафах полно красивой одежды. Девочки каждая платье себе выбрала. Мне желтенькое одно понравилось и еще халат, не передать словами, какой это был красивый халат - длинный, легкий... Пушинка. А уже спать надо ложиться, все устали страшно. Мы надели эти платья и легли спать... Оделись в то, что нам понравилось, и тут же заснули. Я легла в платье и халат еще наверх.

Утром встали, сняли все, надели опять свои гимнастерки, брюки. Ничего с собой не взяли. Нельзя. Ложку за голенище воткнешь, и все..."

А в другой раз в брошенной шляпной мастерской девчонки выбрали себе по шляпке и, чтобы побыть в них хотя бы немного, спали всю ночь сидя. Жаль, что фронтовые кинооператоры не сохранили для нас эти кадры, предпочитая снимать бои. железные потоки войск и техники. Но, видно, в те героические дни быт казался чем-то мелким, незначительным, и то, что мы сегодня об этом сожалеем - свойство человеческой памяти, - через расстояния многих лет одни события и детали укрупнять, другие - уменьшать. И укрупняется человеческое, интимное, то, что можно назвать человеческой жизнью в нечеловеческих условиях.

Наверное, поэтому телеграфистка Зинаида Прокофьевна Гомарева с такой благодарностью вспоминает сегодня полковника Птицына, которого все девчата в полку звали "Батей":

"Он берег нас, он понимал нашу женскую душу. Под Москвой, это же отступление, самое страшное время, а он нам говорит:

- Девушки, Москва рядом. Я привезу вам парикмахера. Красьте брови, ресницы, завивки делайте. Я хочу, чтобы вы были красивыми.

И привез какую-то парикмахершу. Мы сделали завивки, покрасились. И такие счастливые были..."

И это женское - как выглядишь - часто было не только сильнее чувства голода, усталости, желания сна, но и страха смерти.

Вот как об этом вспоминает санинструктор Софья Константиновна Дубнякова:

"...На Ладожском озере попали под сильный обстрел. Кругом вода, ранят человек идет сразу ко дну. Я ползаю, перевязываю, подползла к одному, у него ноги перебиты, сознание теряет, но меня отталкивает и в свой "сидор" мешок, значит, лезет. НЗ свой тянет и есть хочет... А мы, когда пошли по льду в наступление получили продукты. Я хочу его перевязать, а он - в мешок лезет и ни в какую: мужчины как-то очень трудно голод переносили.

А у меня другие мысли были. Я боялась некрасивой лежать после смерти. Только бы не разорвало на куски снарядом... Я такое видела..."

"Бежим по грязи, люди падают в эту грязь. Так не хочется погибать в такой обстановке. Ну, как молодой девушке лежать в такой грязи? А в другой раз, это уже в оршанских лесах, там мелкие кусты с черемухой. Подснежники голубые. Весь лужок в голубом цвете... Погибнуть бы вот в таких цветах! Дурошлеп еще, семнадцать лет... Это я себе так смерть представляла... (Любовь Ивановна Осмоловская, рядовая, разведчица).

Надо еще представить обстановку, в которой они жили, и жили не месяц, не два. а годами, всю тяжесть физических и душевных перегрузок, обрушившихся на них, опасность, которой подвергались ежедневно, чтобы понять, какой ценой им удавалось сохранить эти женские привычки, милые юные странности. Добавим к этому совсем другое настроение тех дней, когда каждая минута, отданная своему личному, казалась незаконной.

Прежде чем об этом расскажет штурман Александра Семеновна Попова, летавшая на "По-2", я хочу дать слово Герою Советского Союза, заслуженному летчику-испытателю Марку Галлаю:

"Что такое один вылет?

Это - огонь зенитных средств всех калибров, до автоматного огня включительно ("По-2" работали на предельно малых высотах, порой на бреющем полете), это - ночные истребители противника, это - слепящие прожектора, а зачастую это еще и непогода: низкая облачность, туман, снег, обледенение, штормовой, бросающий легкую машину с крыла на крыло, вырывающий ручку управления из рук ветер...

Причем все это - на "По-2", маленьком, тихоходном и к тому же легко воспламеняющемся и горящем, как спичка, как сухой порох...

Надо ли было пускать девушек на войну? Не знаю...

Но восхищаюсь ими безмерно".

"Ночные ведьмы" - так писала фашистская печать о наших летчицах, утверждая, что это женщины-бандиты, выпущенные из тюрем.

А вот какие они были.

В Ессентуках Александру Семеновну Попову знает каждый. Когда я не застала ее дома, соседи подсказали, что найти ее можно в местном краеведческом музее: "Как пошла на пенсию, так только там ее и ищи. Людей к нам приезжает много, и все хотят познакомиться с ней, послушать. Один раз летела она в Москву, так на пропускном контроле ее задержали: "Что у вас в чемодане металлическое?" А там у нее один жакет лежал, но весь в золотом металле... Не каждый мужчина имеет столько наград, как она".

Александра Семеновна действительно сидела в одной из маленьких музейных комнат и вязала что-то малиновое. детское. Объяснила: "Пока экскурсии нет, отдыхаю. Две-три экскурсии в день - это опять два-три раза я на войне побываю. Меня подруга научила: "Хочешь успокоить нервы, возьми спицы в руки".

Спицы в ее больших сильных руках казались игрушечными.

Александра Семеновна Попова, гвардии лейтенант, штурман:

"В мае сорок второго года мы вылетели на фронт. Нам дали самолет "По-2". До войны на нем училась летать молодежь в аэроклубах, но никто не мог и подумать, что его будут использовать в военных целях. Самолет был деревянной конструкции, сплошь из фанеры, обтянутой перкалью. Достаточно было одного прямого попадания, как он загорался - и сгорал в воздухе, не долетая до земли. Единственная солидная металлическая деталь - это сам мотор М-II.

Потом уже, под конец войны, нам дали парашюты и поставили пулемет в кабине штурмана, а до этого не было никакого оружия, четыре бомбодержателя под нижними плоскостями - и все.