Безумием мнимым безумие мира обличившие - Автор неизвестен -- Религиоведение
Под сенью каменных сводов храмов, в таинственном полумраке мерцающих лампад глядели на Любу темные лики святых и призывали на подвиг, и слышались слова, сказанные ей святителем… Так созревало у нее в сердце стремление к подвижничеству. И Люба заключила себя в простенок между печью и стеной в своем доме. Не было места для затвора, но было желание принять подвиг — и она его приняла. Несомненно, что в этот период жизни сформировался из нее человек сильной воли и возвышенной души. Как она молилась? Что в это время видела и слышала? Все это ведомо только Богу. Эту тайну своей жизни блаженная унесла с собой в могилу.
Но прошло время, и Любовь, простояв в простенке три года, вышла из него. Может быть, и на это имела она указание свыше, ибо, когда приходило время, подвижники, по воле Божией, оставляли свое уединение и шли служить людям. Молитва за других, добрый совет, ласка, чуткость, желание предостеречь от опасности, сострадание к людям стали ее уделом. Любу часто видели на улицах Рязани. Заходила она в лавки небогатых купцов и брала без спроса что нужно. Купцы не бранили ее, не гнали: они радовались, ведь это было верной приметой, что в этот день торговля будет особенно удачной. Двери не закрывались. А некоторые купцы сами ее зазывали, но она делала вид, будто не слышит, и проходила мимо.
Иногда, устав от ходьбы, она садилась на крылечко дома, и ей давали что-нибудь из пищи: от одних она брала охотно, а другим говорила: «У вас самих мало», — и не брала. А что брала, то до дома не доносила, раздавала дорогой нуждающимся. Бедные и нищие знали ее и любили.
Были люди, боявшиеся прозорливости Любы. Вероятно, очень мнительные, или те, у которых, как говорится, совесть нечиста. Были и такие, которые не верили ей и смеялись над ней. Она переносила все терпеливо, и улыбка почти не сходила с лица. А лицо ее, кроме обычной приветливости, выражало и большую силу воли.
Однажды к крылечку домика, где жила Любушка, подкатила карета, запряженная тройкой породистых лошадей в богатой упряжи. Кто находился внутри кареты — неизвестно, а также неизвестно, чем руководствовались приезжие: может быть, любопытством посмотреть, что это за люди, блаженные? Но Любушка не хотела этой встречи, она спряталась и выслала сестру сказать, что ее нет дома. Одевалась Любовь Семеновна, или, как ее в народе называли, Любушка, просто, но чистенько. Не носила она «черненького платьица». На ней были платья цветные, и на голове платочек — голубой, а то и розовый. Розовый цвет она любила и хотела, чтобы гроб ее по смерти был обит розовым.
Одна девушка очень боялась Любушку, боялась ее прозорливости. Девушка была неплохая, ничего за ней дурного не замечалось, а страх у нее был безотчетный. Встала она однажды утром и начала ставить самовар. Семья в этом доме жила большая, самовар ставили все по очереди. Стала она разжигать лучинку, да взглянула в окно и видит: в калитку входит Любушка. Она в страхе побежала скорее дверь запирать, чтобы блаженная не вошла. А Люба уже на пороге говорит: «А я спешила, боялась, как бы ты не заперла дверь». Потом вынула из кармана шоколадную конфету и подала ей, говоря: «Вот тебе конфета, ты ее обязательно съешь, никому не давай». Девушка сделала, как сказала Любушка, и с того времени пропал у нее страх, и она радостно всякий раз встречала блаженную.
Любушка, бывало, заходила в знакомые дома. Зная, где у какой хозяйки какие вещи лежат, доставала ножницы, бумагу и начинала вырезать какую-нибудь фигурку, а потом вырезанное давала тому, кому предназначено было. Кое-кто опасался таких предположений, заранее прятал ножницы, но избежать предсказания им не удавалось. В таких случаях она выщипывала фигурки из бумаги руками и все равно подавала предназначенное: кому дорога — лошадку или паровозик, кому замуж — веночек, кому смерть — гроб. И делала она такие фигурки очень искусно. Подаст молча и уйдет. И сбывалось.
Послушница Фрося жила в Казанском монастыре у мантийной монахини Артемии. Иногда Фросю навещала ее сестра, которой очень хотелось поступить в монастырь, но она была молода, и ее не принимали. Как-то пришла она в монастырь и опять заговорила о своем желании быть в нем. В это же самое время пришла к матушке Артемии и Любушка. Взяла она с комода ножницы и большой лист бумаги и проворно начала что-то вырезать. Потом разложила на столе вырезанный круг. И что же там вышло? Круг, как монастырская ограда, церковь и клирос. Потом, указывая молодой девушке, сестре Фроси, на клирос, сказала: «Вот где будешь петь, будешь и читать». Пришло время, и поступила она в монастырь. Назначили ей послушание — петь на клиросе. Она оказалась обладательницей редкого голоса — женского баса. Кроме пения на клиросе, ее послушанием было еще чтение Апостола. А когда не стало монастыря, пела она в другой церкви почти до самой своей предсмертной болезни, как говорится в псалме 145: «Пою Богу моему дондеже есмь».
Любушка задолго предвидела закрытие Казанского монастыря, когда об этом не было никакого слуха. Некоторым престарелым матушкам она говорила: «Вы косточки свои оставите в монастыре, а другие нет».
Но вот наступил скорбный день — монастырь закрывали. Сколько слез было пролито! Сколько горя пережито! Что ждет впереди? — невольно задавала себе вопрос каждая из монахинь, покидая монастырь, ставший таким близким и родным. После монастырской тишины жизнь в миру страшила многих из них: на сердце была тревога, впереди — неизвестность. Если бы не надежда на Заступницу Матерь Божию, что тогда? И в этот день, как часто случалось, пришла в монастырь Любовь Семеновна. Взволнованные и расстроенные сестры окружили ее. Она была серьезна и сосредоточена, почти не говорила, но руками работала ловко и привычно… Лист бумаги, ножницы или только пальцы — и все ясно: кто замуж выйдет, кто умрет, кто уедет, а кто при храме жить и работать будет. Каждая вырезанная фигурка отображала ее взгляд в будущее человека. А для рассказавшей об этом матушки вырезала церковь со сторожкой и колокол и сказала: «Тут жить будешь и сыта будешь». Десять лет
