Олег Михайлов - Суворов

Ей, способной оценить будущего мужа лишь по его наружности, Суворов никак не мог понравиться — сутуловатый, прихрамывающий, маленького роста, с подвижным, но морщинистым лицом, высоко поднятыми бровями и неправильным носом, с редкими, ставшими скоро седыми волосами. Ни с внешней, ни с внутренней стороны между ними не было ничего общего. Он — человек глубокого ума, один из образованнейших русских людей своего времени, поразительно начитанный; она — обучавшаяся по часослову. Он — бережливый, иногда до скупости, заклятый враг роскоши; она — не знающая цены деньгам, склонная к мотовству, унаследованному от отца, не привыкшая себе ни в чем отказывать. Он — человек набожный, строго и серьезно относящийся к своим брачным обязанностям; она — по своей легкомысленности кокетливая в мужском обществе, впоследствии будет давать повод к ссорам. Вдобавок оба горячи и вспыльчивы.

Противоречие заложено изначала. Суворов этого не понимал, а его невеста над этим не задумывалась. Что могло побудить княжну Прозоровскую ответить согласием на предложение сорокачетырехлетнего генерала? Прежде всего одно обстоятельство: Варвара Ивановна была небогата. Отец ее, Иван Андреевич Прозоровский, любил жить на широкую ногу, беззаботно, хлебосольно и в результате совершенно промотался. Невеста получила в приданое каких-нибудь пять-шесть тысяч рублей, да еще вопрос, дали ли эти деньги обедневшие Прозоровские или богатые Голицыны. Между тем отец Суворова имел уже около двух тысяч крепостных «мужска полу», не считая денег и прочей собственности. Кроме того, за сыном было весьма недурное «приданое» — Орехово, Ландскрона, Столовичи, Туртукай, Гирсово. Дворянская знать, высоко чтившая военную службу, не могла не оценить заслуг боевого генерала.

До Петра I вступающим в брак не дозволялось видеться раньше свадьбы. Петр издал указ, которым, к великой радости молодых, повелевалось, дабы венчание совершалось не ранее шести недель после первого свидания жениха с невестою и притом не иначе как после гласно заявленного согласия на брак. Впрочем, Суворов-младший до самой кончины отца оставался примерным сыном и не прекословил его выбору, как и Варвара Ивановна своему отцу.

Суворов женился с той же стремительностью, какая характеризовала все его поступки: 18 декабря 1773 года состоялась помолвка, 22-го — обручение, а 16 января 1774 года — свадьба. Брак этот вызвал толки и пересуды у родственников Варвары Ивановны. Чванные московские баре, собираясь у княгини Александры Ивановны Куракиной, сестры известных графов Никиты и Петра Паниных, в ее роскошном доме на Мясницкой, близ церкви Архангела Гавриила (на месте теперешнего почтамта на улице Кирова), и в огромном особняке Петра Алексеевича Татищева у Красных ворот, ругали Суворова выскочкой, севшим не в свои сани, вороною, залетевшей в высокие хоромы, вспоминали о его чудачествах и заранее жалели Варвару Ивановну. С неодобрением встретили известие и другие родичи княжны; особенно недовольны были желчный Репнин и граф Петр Панин.

На брачный союз Суворов смотрел как на обязанность каждого: «Меня родил отец, и я должен родить, чтобы отблагодарить отца за рождение». «Богу неугодно, — говорил он, — что не множатся люди». Полководец не терпел не только распутства, но даже словесной скабрезности, позволяя себе соленое слово только в условиях боя, чтобы приободрить солдат. Чистота его граничила с целомудрием и сама по себе казалась чудачеством распущенным екатерининским вельможам.

Характерный пример. При генерал-майоре состоял штабным офицером юный Долгово-Сабуров, поступивший на службу сержантом еще в Суздальский полк. Отъезжая в Москву, Суворов взял в Россию своего адъютанта, на которого были возложены обязанности сопровождать обоз. Из Киева Долгово-Сабуров рапортовал в Москву своему начальнику о благополучном движении обоза и вложил в конверт письмо к находящемуся при Суворове офицеру Григорию Александровичу — история не сохранила даже его фамилии. В письме было много шутливого и непристойного. А так как генерал уже примечал за юным Сабуровым опасные наклонности к легкомыслию, то изволил письмо его прочитать.

Суворов заботился о нравственности своих офицеров не менее, чем об их воинской выучке, и горячо, по-отцовски отчитал молодого адъютанта: «Бог тебя простит! У кого ты этому учишься? Буде перенимаешь у Гр[игория] Ал[ександровича], то и он своим непостоянством благоденствие свое портит! А будь благочестив, добродетелен, тверд, великодушен и правдодушен, чистосердечен, терпелив, непоколебим — время все очищает — с вертопрахами не знайся. Наш Спаситель тебя будет миловать». Письмо это писалось, когда Суворов с головою занят был своим жениховством, но и тогда не покидали его заботы о «детях» — подчиненных. Военный человек до мозга костей, он видел главное содержание жизни в многочисленных своих обязанностях.

«Долг императорской службы, — писал генерал в 1776 году, — столь обширен, что всякий долг собственности в нем исчезает: присяга, честность и благонравие то с собою приносит». Для любимого дела брак представлялся ему разве что помехой, тем более — до сих пор женщины занимали совершенно ничтожное место в его жизни. Простосердечный, как дитя, огрубевший под влиянием войн, походов, солдатского быта, вспыльчивый, неуступчивый, памятливый на причиненное ему зло, Суворов чувствовал себя одиноким. Его нравственные устои, характер, самый облик мешали заведению интрижек. Варвара Ивановна была первою и последнею женщиной, которая понравилась ему. Он привязался к ней и по-своему даже полюбил ее. Не случайна фраза, вырвавшаяся через несколько лет в интимном письме другу и заступнику перед Потемкиным Петру Ивановичу Турчанинову: «Сжальтесь над бедною Варварою Ивановною, которая мне дороже жизни моей…»

Венчание состоялось в церкви Федора Студита, той самой, где некогда крестили Суворова. На другой день после свадьбы, в браутскамере, или брачной комнате, молодые сели писать письма знатным родственникам в Петербург и действующую армию о состоявшемся торжестве.

Суворов быстро набросал размашистым своим почерком извещение фельдмаршалу князю Александру Михайловичу Голицыну: «Изволением Божиим брак мой совершился благополучно. Имею честь при сем случае паки себя препоручить в высокую милость вашего сиятельства…»

Варвара Ивановна сделала приписку. Склонив головку набок и закусив от напряжения язычок, она медленно вывела лебяжьим пером: «и Я, миластиваи Гасударь дядюшка, принашу майе нижайшее патъчтение и притом имею честь рекаманьдовать въ вашу миласть алекъсандра Васильевича и себя такъжа, и такъ астаюсь, миластиваи гасударь дядюшка, пакоръная и веръная куслугамь племяница варъвара Суворова».