Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

Концерт

После обеда, за которым был окончательно ликвидирован дельфин, скауты сорганизовали маленькое «клубное отделение» — показали шуточные сценки, фокусы, забавы и в заключение пропели несколько скаутских песенок.

Лагерная песенка «Картошка» имела необыкновенный успех. Ребята попросили повторить ее. Особенно понравились заключительные слова:

«Неуклюжие бегемотыИздают протяжный вой….Хоть и знают скауты ноты,Но поют — о, Боже мой!..»

Слово «бегемоты» потребовало специального разъяснения, каковое и было дано Тамарой со всеми красками тропических истоков Голубого Нила. Правда, слова Африка и Нил тоже потребовали объяснений.

— Да что-ж это, ребята, — словно обиделся боцман. — Все-то мы вам поем, да рассказываем. А вы нам-то разве не сумеете спеть?

— Мы-то? Эва! — с ноткой обиды в голосе ответил «генерал». — Мы тоже не сапогом сморкаемся… Давай, робя, сгрохаем, что-ль?..

— А что?

— Да хуч бы для начала — нашу «подвагонную». Я — за запевалу… Ну-ка!..

Хриплым, но верным баском Каракуль затянул песенку о судьбе беспризорника, везде встречающего пинки и окрики. Все его сторонятся и никто не пожалеет… Вот он, одинокий и озлобленный, в кучке других беспризорников встречает какую-то девочку и останавливается, как вкопанный…

«— Что, пацан, распялил зенки?[16]— Где тебе, дуреха, знать…Ты мою сестренку НинкуМне напомнила опять…

Ну точь в точь твой голос звонкий,И глаза совсем твои…— Ну, а где твоя сестренка?— Скорый поезд раздавил».

И нестройный хор маленьких оборвышей дружно подхватил:

«Свисток, браток, да на ось…Нас опять повезет паровоз…Мы без дома и гнезда,Шатья беспризорная…»

Мы похвалили. «Генерал» расплылся от удовольствия.

— Ну, ежели вам понравилось, — мы вам тут цельный концерт сварганим… А ну-ка, Сенька! Давай, Шкет, что с того, что ты по дачным поездам воешь… Хуч тут и бесплатно, да для хороших людей и веревки говорят не жалко.

Сенька-Шкет, курносый остроглазый мальчик с огромной копной белокурых растрепанных волос на голове, довольно ухмыльнулся.

— А мне што? Я завсегда. С моим полным… А што?

— Да вот, хоть «Гон со смыком»…

Сенька подбоченился и потопал по песку босыми ногами…

— Эх, чечетка не выйдет… Эх-ма!.. Ну, да все едино…

И он начал чистым ясным голоском песенку вора:

«Гоп со смыком — это буду я… Та-та…Граждане, послушайте меня.Ремеслом я выбрал кражу,Из тюрьмы я не вылажу,И тюрьма скучает без меня… та-та»…

Тут Сенька разухабисто подмигнул, шевельнул плечами, и видно было, что на полу он иллюстрировал бы песенку залихватским танцем…

«Но сколько бы в тюрьме я не сидел, та-таНе было минуты, чтоб не пел…Заложу я руки в брюкиИ хожу, пою от скуки…Что уж будешь делать, коль засел? Та-та»…

Дальнейшие приключение вора развиваются своим чередом… Вот он «весело подыхает»:

«Но если я неправедно живу, та-та,К черту попаду я на луну…Черти там, как в русской печке,Жарят грешников на свечке…И с ними я литровку долбану… та-та»…

Приключение неунывающего воришки продолжаются и в раю:

«Там живет Иуда Искариот, та-та…Среди святых лягавым он слывет.Гадом буду, не забуду,Прикалечу я Иуду:Пусть, халява, даром не орет…»

Песенка вызвала дружный смех. Надо признаться, что парнишка исполнил ее прямо артистически, с большой музыкальностью и юмором. Единогласно потребовали «еще».

— Ну, что-ж еще?.. Разве, вот, еще Пересыпскую. Эх…

«Ешь ананасы,Рябчика жуй…День твой последнийПриходит, буржуй!..»

— Да брось к чертовой матери, Сенька, — раздались голоса. — Выбрал тоже дерьмо такое петь! При буржуях сам бы, небось, может, ананасы жрал бы. Давай лучше жалостную!..

— Жалостную? Ну, ладно. С дрожементом, значит?

Он скорчил унылую рожицу и слезливо запел:

«Товарищ, товарищ,Скажи моей маме,Что сын ее погибнул на посте…

С винтовкой в рукоюИ с шашкою в другоюИ с песнею веселой на усте…»

Далее оказывается, что причины такой трагической смерти — романтические:

«Евонная МанькаСтрадала уклоном.Плохой между ими был контакт…

Намазанные губки,Колена ниже юбки…А это безусловно — вредный хфакт…»

Происходит соответствующая «идеологическая дисскусия», в результате которой:

«Она ему басом:— Катись к своим массам!..Не буду я сидеть в твоем клубе…

— Ах, ты, вредная гада,Тибя мене не надо,Я проживу и без тебе»…

Но, в конце концов, — «сердце не камень»… Оно разрывается от обиды:

«Товарищ, товарищ,За что же мы боролись…За что мы проливали нашу кровь?

За намазанные губки?За колена ниже юбки?За эту, за проклятую любовь?»

Мы были в восторге. «Генерал» горделиво усмехнулся.

— Он у нас чище Шаляпина… Как где на вокзалах — так монета и сыпется…

— А что ты с деньгами-то делаешь? — спросил Боб.

— Как это что? — не понял вопроса Сенька. — Обыкновенно, что…

Теперь очередь не понять наступила у боцмана…

— Как это, обыкновенно?

— Ишь, ты, наивняк какой выискался! — фыркнул Сенька. — Ясно что — пропиваю… А что-ж с ними больше делать-то?

Каракуль прервал деловой разговор.

— Ладно, ладно… Заткнись, Сенька. А ну-ка, Манька, проскрипи ты что.

Манька, темнокожая девочка лет 13, злобно сверкнула на Каракуля черными глазами из под косм свешивающихся на лицо волос.

— Ты, Ванька, своей голотой командуй, — обрезала она «генерала». — А когда к нам лезешь — сопли раньше утри…

— Да ты не кирпичись, Манька, — примирительно ответил Каракуль. — Я ведь так только. Спой, дружок, холера тебе в бок, для наших-то хозяевов… Не ломайся!