Уолтер Нил - Жизнь Амброза Бирса (главы из книги)

«Та-а-а-ак! – отозвался я. – Скажи, почему мы бросали монетку?»

«Чтобы решить, кто будет платить за выпивку», – ответил Сэм.

«Вот именно! Мы решали, кто будет иметь удовольствие платить за выпивку. И ты выиграл».

VII

Бирс обычно настаивал (и преуспевал в этом), что самый безнравственный человек может писать, как ангел.

«Никогда не оценивайте того, что вышло из-под пера человека, как бы вы оценивали самого человека, – говорил он. – Бесполезно отрицать, что Мильтон был великим учителем нравственности и что он написал проповедь против битья жён просто потому, что сам бил свою жену. Предписания человека не теряют силу от того, что сам человек их нарушает. Чтобы доказать это, расскажу о случае, которому я был свидетелем в лондонском доке однажды вечером.

Местность выглядела ужасно. В воздухе пахло дешёвым одеколоном. Несколько пьяниц валялись в собственной блевотине, а другие хватались за любую доступную точку опоры в тщетной попытке восстановить равновесие. Возвышенная молодая женщина, полная любви к ближнему и стремления исправить его, шла по доку. Она несла пачку листовок о вреде пьянства для бесплатного распространения. Путь спасения привёл её к грязному забулдыге, который изысканно пошатнулся в её сторону, выражая самые почтительные чувства.

«Бедняга! – сказала она и протянула ему одну листовку. – Возьмите».

Забулдыга уставился на листовку. Когда он увидел название, в его осоловелых глазах мелькнул проблеск разума.

«Нет, мэм! – сказал он. – С-с-спасибо, мэм, но я её читать не буду. Это я её написал!»

VIII

Однажды после обеда несколько старых друзей Амброза Бирса, включая меня, собрались в «гробовой комнате» вашингтонского отеля «Рэли», где мы обычно встречались. Зашла речь о предродовых влияниях.

Бирс предпочитал эту небольшую подвальную комнату другим из-за того, что она была ближе к бару. Вся вентиляция в комнате состояла из двери, которая никогда не закрывалась. Чтобы попасть в неё, надо было одолеть один тускло освещённый лестничный пролёт. Вы спускались всё ниже, ниже, ниже… как будто в подземную гробницу. Вход был такого размера, чтобы мог пройти один человек. Стены были украшены высокохудожественными фресками, которые иллюстрировали четверостишия из «Рубайята» Омара Хайяма. Сами цитаты располагались ниже фресок. Наверное, надо добавить, что прозвище «гробовая комната», которое напоминало об обители мёртвецов, было присвоено из-за того, что архитектор неумышленно придал неиспользуемому помещению форму гроба. После перестройки старинного здания этой комнаты больше не существует.

Но вернёмся к дородовым влияниям. Обсуждение этой темы вызвало следующую историю Бирса.

«Кто-то из вас, может быть знает (я сам в этом убеждён, несмотря на обратные заявления самодовольных врачей), что человеческий плод до рождения физически и психически страдает от серьёзных эмоциональных переживаний матери. Мой рассказ «Глаза пантеры» основан на этой теории, но несколько дней назад она подверглась суровой встряске. Дело было так.

Когда я шёл по Фотин-стрит в свою квартиру, я остановился и увидел, как столкнулись два молодых негра. Один был чёрный, как Эреб[161], а у другого были рыжие волосы, голубые глаза, бледные щёки, но всё же он был очевидно африканского происхождения, и в Вашингтоне он считался негром.

«Эй, ниггер, – сказал Эреб, – ты чего толкаешься?»

«Ниггер? – возмутился Альбус[162]. – Ты кого назвал ниггером, чернокожий? Я не ниггер, я белый».

Его собеседник хмыкнул.

«Белый! Значит, ты белый? А чего это у тебя такой плоский нос? А чего это у тебя такие толстые губы? А чего это ты говоришь, как ниггер? Нет, ты ниггер, конечно, ниггер!»

Нарядно одетый мистер Альбус надменно выпрямился, опираясь на свою тонкую трость, и медленно произнёс:

«Вот в чём дело. Перед тем, как я родился, моя мать шла по лесу поздно вечером. И тут из кустов выпрыгнул чёрный человек и побежал за ней. Да, сэр! Он бежал за ней, бежал, бежал…»

«А, я понял! Он её всё-таки догнал!»

IX

Амброза Бирса забавляли мошенники. Он считал, что отъявленные мошенники и шарлатаны, очевидно, не заслуживают серьёзного обсуждения. Кроме того, глупые жертвы обычно принимались обманывать остальных, поэтому заслуживали своего наказания. Особенно много материала для его острот и увеличивающегося запаса анекдотов доставляли медицинские шарлатаны. Вот один из таких анекдотов.

«У моего друга Персивала Полларда на макушке нет ни одного волоска (кстати, он очень чувствителен к этому обстоятельству). Он признался мне, что однажды тайно пошёл к специалисту по косметике, чтобы купить укрепляющее средство. Как говорили, это средство было настолько эффективным, что от него волосы выросли бы и у летучей мыши. Специалист сказал Полларду, что за пять долларов тот будет иметь над своим мозгом пышный растительный покров.

Тридцать дней подряд Поллард прикладывал примочки в соответствии с инструкциями, и в конце этого срока снова не нашёл на макушке ни одного волоска. Более того, он с тревогой заметил, что по обе стороны его черепа выросли две шишки, которые напоминали рога на голове князя тьмы. Поллард и вправду сущий дьявол. Он попросил моего совета, и я сказал, что его тревога не напрасна: если он не примет мер, то скоро он приобретёт копьеподобный отросток сзади и будет оставлять следы раздвоенных копыт. Мы с ним нашли поставщика для искателей красоты, и Поллард с возмущением выставил ему свою лысую голову с набухшими на ней выступами.

Мошенник по-настоящему испугался. Он сел, задумчиво поглаживая свою бородку клинышком. Неожиданно его глаза засияли.

"Я всё понял, – объяснил он. – Это полностью моя вина, сэр. Я дал вам не то средство. Вы прикладывали к своей голове мой надёжный увеличитель груди!"»

Какую бы славу не заслужил Амброз Бирс в качестве рассказчика, но она была достигнута такими же историями, как те, которые я сейчас повторил. Я пытался повторить их в том виде, в каком их запомнил, с тем умением, которого он достиг. Я скажу, что его рассказы всегда были правдоподобны – казалось, что они происходили на самом деле. Более того, обычно он наполнял их своей личностью и той потрясающей жизненностью, о которой я уже писал ранее. Но он всё равно не был первоклассным рассказчиком устных историй.

X

В личном общении Бирс никогда не был игрив, как бывают игривы, например, молодые человеческие животные. Он никогда не заводил возни. Он всегда был убийственно серьёзен, или производил такое впечатление, даже если очевидно шутил. Многие люди стали его врагами по той причине, что они просто не поняли, что он шутил, когда отпускал остроты в их сторону. Он не всегда хотел оскорбить. Я сомневаюсь, что он когда-нибудь был игрив, даже в детстве.