Иван Рахилло - Московские встречи

А лётчик уже находился в том состоянии напряжения, когда опасность кажется фантазией, а страх — пустым словом, когда непостижимое превращается в действительность. Ещё час назад Чкалов и сам не мог бы сказать, что он пролетит под мостом, а сейчас ему было ясно до мелочей, как он это сделает.

Он ещё раз внимательно посмотрел на землю, в то место, где через реку, описав в воздухе несколько дуг, перекинулся мост. Рядом с ним другое подобное изображение чуть ниже на воде — это тень моста, утонувшая в реке. Самолёт опускается ниже и ниже, вот его колёса прошли над трубой буксира, закричавшего перепуганно своим резким и пискливым гудком. Но пилот не слышит гудка, он всё ниже прижимает машину к воде. В глазах рябит волнистая поверхность реки. «Ещё чуть ниже. Так, хорошо». Самолёт несётся над самой водой. Мост надвигается с огромной скоростью. Молниеносный взгляд на ферму. «Довернуть чуть влево». Точное и быстрое движение ноги. «Всё осмысли, всё рассчитай!»

Узкая щель между фермой и водой налетела на самолёт.

Послышался взрыв многократного эха от рёва мотора, тьма на мгновение ошарашила глаза, и, вынырнув из-под хвоста пилот вновь видит игривую поверхность вечно подвижной реки. «Боже, как болят уши! Кажется, лопнут барабанные перепонки». Лётчика охватила вялость, похожая на сон. Самолёт медленно и неуверенно набирал высоту.

Чкалов оглянулся по сторонам — город кружился домами, улицами, зеленеющими садами. «Скорее бы аэродром. Как долго я лечу», — думал он, ощупывая левой рукой уши.

С трудом посадив машину на землю, Чкалов необычно тихо подрулили в ангару, где ждал его механик. Он вылез на крыло усталый и разбитый, будто возвратился из дальнего перелёта.

— Пролетел всё-таки, браток…

— Куда пролетел? — спросил механик, недоумевая почему командир говорит «всё-таки».

— Под мостом пролетел!

Механик стоял на месте, удивлённо раскрыв рот. Потом сообразив, заметил:

— То-то вы так побледнели…

Лёг на траву и закрыл глаза. Он был счастлив, что одолел страх, что выполнил задуманное.

Сердца трёх

20 июля 1936 года на рассвете с одного из подмосковных аэродромов взлетел длиннокрылый одномоторный самолёт АНТ-25 и лёг курсом на север по направлению острова Виктории. Тяжёлую одиннадцатитонную машину, нагруженную различными запасами и аварийным имуществом — палатками, радиостанциями, лыжами, спальными мешками, ружьями и астрономическими приборами, поднял в воздух командир самолёта Валерий Чкалов, стартуя в первый трансарктический перелет по неизведанному маршруту: Москва — Петропавловск-на-Камчатке.

Вместе с Георгием Байдуковым Чкалов давно мечтал о таком перелёте.

Третьим примкнул к ним один из опытнейших воздушных навигаторов Александр Беляков.

…Самолёт летел на северо-восток.

Чкалов сидел за штурвалом в лёгкой кепке, повёрнутой козырьком назад, и удовлетворённо посасывал пустую трубку — курить в самолёте не полагалось.

Сосновые леса и берёзовые рощи Подмосковья уходили под узкое крыло самолёта.

Прозрачное сияние винта веселило душу. Чкалов был горд, что ведёт эту сильную и послушную машину.

Впереди солнечно сверкнула, отражая небо, голубая Волга — река его детства и юности. Неотстающая тень самолёта наискось пересекла реку. Валерий Павлович вспомнил, как с женой и маленькой дочкой они катались весной на лодке. «Так редко приходится быть с семьёй, — с сожалением думал он, озабоченно поглядывая на облачный горизонт. — Вот вернусь, обязательно съездим вместе в Василёво».

Самолёт постепенно набирал высоту. Внизу тянулась унылая, безлюдная тундра. Они вышли в устье реки Онеги, к Белому морю. Ветер усиливался. Самолёт пересекал Кольский полуостров. Погода заметно ухудшилась, навстречу ползли лохматые, угрюмые тучи. От одного их вида на душе становилось скучно. Скучно?.. Нет, Чкалову никогда не было скучно. Поднимаясь в воздух на новой машине, Валерий Павлович всегда прислушивался к её голосу: звук винта, рассекающего воздух, рождал музыку. Каждая машина пела на свой лад. Были машины, которые пели весело, были и иные. На машине «Мартинсайд», например, растяжки между крыльев звенели, как струны арфы, — нежно и печально.

Под суровой и, на первый взгляд, нелюдимой внешностью Чкалова скрывалась тонкая, музыкальная душа. В среде лётчиков, людей тяжёлой и опасной профессии подобные наклонности были нередки.

Внизу тускло и неуютно блеснуло Баренцево море, закованное в стальную кольчугу мелкого битого льда.

Пустынный вид моря напомнил разговор с одним инженером-мечтателем, работавшим над проблемой изменения курса тёплых течений.

«Сколько любопытных нерешённых задач оставляем мы будущим поколениям, — думал Валерий Павлович. — Прожить бы ещё лет сто, поглядеть — каких чудес натворят люди на земле!»

Мимо неслись рваные клочья серых облаков: самолёт входил в облачный фронт. Уже не видно концов крыльев, порой чудится, будто машина подскальзывать на крыло, — это хорошо известное обманчивое ощущение слепого полёта. Только неопытный пилот, поверив инстинкту, может совершить ошибку, ведущую к катастрофе.

От долгого неподвижного сидения нестерпимо заныла нога, сломанная ещё в детстве. Стало клонить в сон. Кислород приходилось экономить, запас его всего на шесть часов.

Внизу сквозь тонкую облачную кисею проступили острова и острые вершины архипелага Земли Франца-Иосифа. Вокруг расстилались ледовые нагромождения. Высота полёта — четыре тысячи метров.

Экипаж находился в воздухе уже более суток. От постоянного кислородного голодания кружится голова. Сверкающая белизна снега слепит глаза.

Вскоре над ледяными полями внизу заголубел туман, а вслед за ним поволоклись низкие облака. Сверху тоже надвигался облачный склон — верный предвестник опасного циклона. Самолёт вошёл в тёмное облачное ущелье. То и дело приходилось менять курс, чтобы обойти центр циклона стороной.

Девятнадцать раз штурман ломал линию полёта, а это было совсем не просто: они проходили над неизученным районом магнитного склонения.

«Силён Саша», — любовался Валерий Павлович точной работой заметно похудевшего и ставшего от этого ещё моложе Белякова. Вторые сутки он неустанно производил расчёты курса по навигационной линейке и приборам.

Чкалов попытался вспомнить Сашу Белякова молодым, когда тот воевал вместе с Чапаевым.

Компас отвлёк его от воспоминаний. Самолёт летел в широтах, где царил непрерывный полярный день, трудно было представить, что в Москве сейчас глубокая ночь. Над уснувшим городом стоит звёздная тишина, в раскрытые окна с площади долетает близкий звон кремлёвских курантов. На бульварах несмело шелестит сонная листва. Окна его дома темны. В детской полумрак. Дочка спит, подложив под щеку розовые ладошки. У Ольги бессонница, она думает о нём… Как-то они там?