Эмиль Людвиг - Судьба короля Эдуарда

Понятия брака и развода в англиканской церкви были настолько запутаны, что они существенно различались в зависимости от эпохи, конкретного случая или взглядов священнослужителей. Нелепая традиция устанавливать правовое различие между виновными и невиновными в разводе доказывает, что в Англии брак не рассматривался как священный и нерасторжимый союз, как это принято у католиков. Даже сегодня многие англиканские священники, — хотя, разумеется, не все, — считают, что невиновный супруг может вторично вступить в брак.

В английском королевском семействе было особенно много подобного рода разводов. И еще больше морганатических браков. Когда Макензи, за которого мы здесь неотступно следуем, завершил исследования и показал материалы своему другу-епископу, решив, что тот станет их опровергать, епископ ответил, что он не может этого сделать; ни одного опровержения никто так и не опубликовал. Официальную терпимость дважды проявила королева Виктория: она присвоила леди Сесилии титул герцогини Инвернесской, но, заметьте, не королевского высочества (эта история рассказана к конце второй главы); позднее королева признала графиню Реди фон Штейн (бабушку королевы Марии) и присвоила детям герцога Текского титул королевских высочеств.

Каждый раз, когда принц из королевского дома хотел освятить перед алтарем или разорвать любовную связь, он открывал новое естественное право. В 1800 году, когда Окленд вознамерился ввести законное наказание за адюльтер, герцог Кларенский, который жил тогда с миссис Джордан, выступил против него, заявив, что ради пресечения дезертирства виновных не карают смертью. Лорд возразил, что не следует поощрять адюльтер, разрешая повторно вступать в брак и тем самым плодя «достойных уважения соблазнителей»; но епископ Рочестерский, несомненно более умный, чем лорд и герцог вместе взятые, заметил, что, запрещая развод, людей толкают к супружеской измене, и не побоялся процитировать Тацита и Ювенала.

В XIX веке вопрос о разводе, вместо того чтобы проясниться, еще более запутался. Когда в 1857 году епископ Оксфордский подал предложение о поддержке священников, которые отказываются венчать разведенных, пять епископов проголосовали «за», а семеро «против»; кое-кто выразил протест, и проблема расторжения брака вновь стала предметом обсуждения. Всякий раз выяснялось, что самыми рьяными борцами с разводом были холостые священники, и всякий раз невольно вставал вопрос: а не лучше ли запретить священникам вступать в брак, как в католической церкви, и тогда все разрешилось бы легко и просто. Гладстон, который представлял сторону защиты в нескольких бракоразводных делах, одобренных парламентом, в ходе одного заседания брал слово двадцать девять раз. Газета «Таймс», сторонница либерального решения проблемы, писала, что нельзя обрекать женщину вечно оставаться любовницей своего возлюбленного, вместо того чтобы стать его женой. Начиная с того времени, в Англии численность разводов, утвержденных церковью, увеличилась: в 1858 году их было 326, а в 1898 году — 750.

На пороге XX века глава церкви признавал, что новым свободам в государстве должны соответствовать свободы в частной жизни. Поскольку некий священник яростно нападал на архиепископа Кентерберийского по поводу одного развода, прелат ответил ему умно и тонко и опубликовал свое письмо, написанное в Ламбетском дворце 7 февраля 1899 года:

«В молитвеннике не сказано о том, что брак нерасторжим. В нем провозглашается, что ни один человек не может разлучить тех, кого соединил Бог. Исключение, сделанное Господом нашим для случаев супружеской неверности, доказывает, что в подобных случаях развод является делом не человека, но Всевышнего».

Наконец, незадолго до нашей драмы, в 1935 году, все снова занялись этой проблемой, и конференция священнослужителей Кентербери и Йорка приняла следующую резолюцию: «Принцип моногамии признает безнравственным любой брак того, кто был разведен, если его бывший супруг еще жив. Поэтому наша Церковь не должна соглашаться с этим; следует также не допускать разведенных к таинствам, за исключением некоторых исключительных обстоятельств. Если же разведенный хочет снова вступить в брак при жизни бывшего супруга, епископ должен быть осведомлен обо всех обстоятельствах этого дела; если он сочтет, что заинтересованные лица руководствовались совестью и зрелым размышлением, и что лучшим решением для них будет стать мужем и женой и заключить брак по церковному обряду, и если для этого брака нет никаких иных препятствий, то епископ сможет распорядиться, чтобы им было даровано таинство».

Итак, все позволено, все возможно. Но, дабы избежать четких формулировок, в «Doctrine of the Church of England»[68]., ставшей итогом пятнадцати семидневных сессий, собиравшихся в течение целого года, и опубликованной в 1935 году, подчеркивалось, что ни проблема бессмертия души, ни проблема брака не нашли решения; для этих целей должна быть учреждена специальная комиссия. Однако на церковной конференции 1935 года архиепископ Кентерберийский все же высказал собственные мысли о разводе. Вот его слова, взятые нами из официального отчета: «Близится время, когда парламент уже не сможет в полной мере противостоять возрастающим требованиям общества, которое хочет добиться признания законных основ развода».

Кстати, в отчете не обойден вниманием и денежный вопрос. Там отмечается, что гражданский брак наносит ущерб Церкви, которая раньше получала ежегодный доход в двадцать пять тысяч фунтов за выдачу разрешений на брак.

Понятно, что стояло в повестке дня: бессмертие души и деньги, супружеская измена и таинства. Доподлинно известно только то, что церковь как таковая и лично архиепископ разрешили развод и повторный брак с совершением церковного обряда, и что спустя год духовный глава этой церкви выступил против монарха, своего светского господина, решив воспрепятствовать его браку с разведенной женщиной и тем самым вынудить его отречься от престола.

Из плавания по Средиземному морю король Эдуард возвратился в самом радужном настроении. В сорок два года сын короля и миллионер, объездивший весь мир и плававший по всем морям, впервые в жизни провел несколько недель вместе с любимой женщиной. Это великое событие, которое взволновало бы и более сильного мужчину, чем он, происходило на борту великолепной яхты — неприступного романтического убежища, — в обществе нескольких друзей и в отсутствие мужа этой женщины. В монотонность морского путешествия вносили разнообразие политические миссии и визиты, позволявшие королю испытать ум и проницательность его подруги. Он чувствовал себя совсем молодым, а она, устав от ревнивых и подозрительных взглядов, еще недавно преследовавших ее повсюду, впервые могла подолгу проводить наедине с Эдуардом, — ведь именно к этому стремится всякая любовь. Почти четыре недели, проведенные в море, прогулки, рыбная ловля, купания, любимые англичанами занятия спортом на борту яхты, светлые летние костюмы, душевный покой, ощущение радости и гармонии…