Сергей Нечаев - Любовь и злодейство гениев

Второе письмо от нее пришло через несколько дней, и, прочтя его, Чайковский пошел спросить Лангера, преподавателя консерватории, не помнит ли он такую (Антонина Ивановна написала, что она тоже музыкант и училась у Лангера).

Лангер долго перебирал в памяти своих бывших учениц, а потом коротко ответил:

– Вспомнил. Дура.

А тем временем Антонина Ивановна продолжала писать Чайковскому:

«Хоть я и не вижу Вас, но утешаю себя мыслью, что Вы в одном со мной городе. Но где бы я ни была, я не буду в состоянии ни забыть, ни разлюбить Вас. То, что мне понравилось в Вас, я более не найду ни в ком, да, одним словом, я не хочу смотреть ни на одного мужчину после Вас».

Здесь, пожалуй, уместно будет рассказать об этой самой Антонине Ивановне Милюковой. Она происходила из довольно древнего дворянского рода, но ее детство и юность были несчастливы. Мать с отцом – оба вспыльчивые и неуравновешенные – люто ненавидели друг друга, и на глазах детей разворачивалась настоящая семейная драма. Антонина была еще совсем маленькой, когда ее мать совершила немыслимый по тем временам поступок: она бросила мужа и детей, прихватив с собой лишь ее – самую младшую. Возмущенный супруг подал на нее в суд, а она выступила с встречным иском – по поводу того, что он, будучи в браке, не отказывал себе в противоестественных отношениях с их дворовым человеком…

Эти малоприятные обстоятельства сыграли свою роль в судьбе Антонины: ее поместили в закрытое учебное заведение в Москве. Окончив его, она начала жить самостоятельно, сумела стать вполне приличной музыкантшей и могла заработать себе на жизнь уроками.

Встретив Чайковского на одном из концертов в консерватории, Антонина Ивановна была очарована им, а потом три года любила его тайно и лишь после этого (в мае 1877 года), наконец, решилась открыться ему в своем чувстве.

Писем было много. В одном из них она писала:

«Неужели же Вы прекратите со мной переписку, не повидавшись ни разу? Нет, я уверена, что Вы не будете так жестоки. Бог знает, может быть, Вы считаете меня за ветреницу и легковерную девушку и потому не имеете веры в мои письма. Но чем же я могу доказать Вам правдивость моих слов, да и наконец, так и лгать нельзя. После последнего Вашего письма я еще вдвое полюбила Вас, и недостатки Ваши ровно ничего для меня не значат… Я умираю с тоски и горю желанием видеть Вас… Я готова буду броситься к Вам на шею, расцеловать Вас, но какое же я имею на то право? Ведь Вы можете принять это за нахальство с моей стороны…

Могу Вас уверить в том, что я порядочная и честная девушка в полном смысле этого слова и не имею ничего, что бы я хотела от Вас скрыть. Первый поцелуй мой будет дан Вам и более никому в свете. Жить без Вас я не могу, а потому скоро, может быть, покончу с собой. Еще раз умоляю Вас, приходите ко мне… Целую и обнимаю Вас крепко, крепко».

Жениться на ней? А почему бы и нет? Милюкова вполне подходила на роль доброй и верной жены.

«Если б то состояние души артиста, которое называется вдохновением, продолжалось бы беспрерывно, нельзя было бы и одного дня прожить».

(П.И. Чайковский)

Как написал Эрнст-Вильгельм Гейне, автор эссе «Кто отправил Чайковского на смерть?», Милюкова была глупа, как курица, и нервна, как лошадь.

К тому же в одном из писем она упомянула о крупной сумме денег, которую может принести в бюджет будущей семьи. Деньги в тот момент Чайковскому были чрезвычайно нужны, поскольку Надежда Филаретовна фон Мекк, его друг и покровитель, не могла обеспечить полное содержание Чайковскому. Далее события стали разворачиваться так стремительно, словно их специально подхлестывала какая-то невидимая сила.

Прежде всего, Чайковский посетил семью своего давнего интимного друга В.С. Шиловского, весьма удачно женившегося на женщине одиннадцатью годами старше себя и получившего приличное состояние. К своему удивлению, композитор обнаружил, что женитьба, оказывается, вовсе не страшна и нисколько не помешала его другу жить той же жизнью, которую он вел раньше, испытывая природную склонность к своему же полу. Короче говоря, этот самый Шиловский «в откровенной мужской беседе» посоветовал Чайковскому сделать то же самое…

После этого Петр Ильич написал своему брату Анатолию:

«Кандидатки на супружество со мной сменяются ежеминутно, – но ни на ком не могу остановиться. Одна девушка даже сама письменно предложила мне руку и сердце, объяснивши, что уже три года влюблена в меня страстно. Она в письме своем обещала быть моей «рабой» и присовокупляет, что имеет десять тысяч капитала. Я ее когда-то видел и помню, что она смазлива, но противна. Вследствие того я ей объявил решительный отказ».

В этом письме говорится, разумеется, о Милюковой, но только Чайковский в нем явно лукавит: никакого решительного отказа Антонине Ивановне он не объявлял. Может быть, конечно, и хотел объявить, да передумал.

20 мая 1877 года Чайковский пришел в гости к Антонине Ивановне, а 23 мая уже сделал ей официальное предложение, предупредив, что сможет подарить невесте лишь «любовь брата» и что они будут жить, как брат и сестра. Невеста с восторгом бросилась к нему на шею, даже не подозревая, в какой омут она ныряет.

У Н.Н. Берберовой по этому поводу читаем:

«Это было странное предложение руки и сердца. Собственно, сердце предложено не было. Антонине Ивановне предлагалось выйти замуж за человека, который ее не любил, откровенно говорил ей об этом, и никогда не обещал ей ее полюбить… он так и сказал ей: я не люблю вас и никогда не полюблю… Антонина Ивановна улыбнулась. Она была довольна оборотом, который принимало дело. Свадьбу он обещал сыграть через месяц. Он еще раз упомянул, что у него «странный характер», что он не обещает ей счастья. И на прощанье он поцеловал ее руку, прося все это сохранить до времени в тайне».

Венчание состоялась 6 июля 1877 года в церкви Святого Георгия на Малой Никитской. Невесте было двадцать восемь, жениху тридцать семь лет. Свидетелями со стороны Чайковского были его брат Анатолий и близкий друг Иосиф Котек. Как говорят, уже в церкви произошел неприятный инцидент: когда нужно было поцеловать невесту, Чайковскому стало дурно, и он с трудом удержался, чтобы грубо не оттолкнуть ту, которая должна была через минуту стать его женой.

Надежде Филаретовне фон Мекк Чайковский потом написал:

«Я сказал ей все откровенно, что не люблю ее, но буду ей, во всяком случае, преданным и благодарным другом. Я подробно описал ей свой характер, свою раздражительность, неровность темперамента, свое нелюдимство, наконец, свои обстоятельства».