Андрей Разин - Человек Тусовки

Он кладет трубку, потом сам набирает номер телефона:

— У меня два билета в «Пхеньян». Немного отдохнем. Дома все уладил…

Рисуется, гад, передо мной, как может, показывает свое величие вот таким образом, но я спокоен, мне хочется плюнуть ему в толстую, тупую рожу и вернуться побыстрее к Джалиле.

Он берет лист бумаги, закладывает его в машинку.

— Итак, Распутин, начнем с установочных данных: фамилия, имя, год рождения…

Я отвечаю на все его вопросы, он неумело стучит на машинке. И вдруг:

— Послушай, Алексей… Подпитал бы меня вашей кассеткой. Я люблю вас послушать… Особенно вечерком, после трудной работы, встреч со всеми этими преступниками… Ну и, конечно, Муромова, Леонтьева. А рок не люблю… Доклады и справки о нашей черной жизни. Никакой музыки… А к тебе у меня парочка вопросов по Автандилу. Ну зачем ему было делать фальшивые телеграммы о смерти, ясно, что билеты трудно добыть, а вы все летаете, летаете, зарабатываете деньги, билеты нужны…

Я чувствую, как проходит злоба на него и наступает ужасная усталость. Вот в чем, оказывается, дело, какие-то мелочи. Телеграммы… Во-первых, докажи, а во-вторых — за это не сажают в тюрьму… Мне делается совсем легко, от прежних страхов ничего не остается.

— Я ничего об этом не знаю. Могу сказать только, что Автандил давно у меня работает. Он честный парень…

Он что-то печатает, потом протягивает мне лист бумаги и говорит:

— На вот, подпиши и можешь идти… Только принеси кассету.

Я подписываю, поднимаюсь и иду к двери. И вдруг слышу:

— Постой-ка, Алексей… Извини, надо отметить пропуск…

— Я не брал никакого пропуска…

— Тогда один вопросик…

Я подхожу к столу.

— Ладно, парень… Пошутили и хватит… У меня есть одна очень серьезная бумага. Денег ты набрал многовато, и делиться с фондом не хотел. Все в свой карман. Неплохо, конечно… Но ты обо мне не слыхал. Жаль. Если бы слыхал, то прекрасно знал бы — от меня один путь. Только в «матросскую тишину». Еще никто не ушел гулять. Все только туда. И ты пойдешь. Я тебе гарантирую… Вот сейчас вызову конвой…

Я сел на стул и старался не смотреть на него.

— Меня не интересуют ваши бумаги. Я и мои ребята ни в чем не виноваты.

— Расскажи об этом своей бабушке. Ты будешь сидеть долго, петь больше не захочешь, я не таких обламывал…

И тут зазвонил телефон, он на него с ненавистью глянул, мол, отрывают от работы.

— Ты у меня подпишешь все, что я скажу, — говорит он и снимает трубку, внимательно слушает и лицо его на глазах сереет: — Как это могло случиться… Где была охрана, кто позволил?!

Его лицо наливается кровью:

— Да их всех надо, до одного… Я иду к прокурору.

Он швыряет трубку и садится на свой «антикварный» стул.

— Твой идиот… Этот, как его, Автандил, перерезал себе вены. Иди и жди вызова…

Но я не могу встать.

— Что с ним?

— Не волнуйся, откачают…

Я поднимаюсь и иду по длинному коридору, наталкиваясь на каких-то людей. Выхожу на улицу и оказываюсь в безвоздушном пространстве. Перед моими глазами — Автандил, истекающий кровью…

11 Юрий Чикин

Я не случайно наблюдал за знакомой компашкой на первом концерте группы «Ах!» — я знал ее очень хорошо, у меня был давний опыт, да такой, что Жеке его уже никогда не приобрести.

Как-то я попал в сочинскую «Жемчужину» (три штуки за двадцать четыре дня — и чувствуешь себя последним нищим), лежал на пляже и наблюдал, как играют в карты матерые мафиози. Отличить их от других, тоже людей далеко не случайных, можно было мгновенно — толстенные золотые цепи на груди, перстни и часы «Ролекс». Куча денег (иногда банк доходил до сотни тысяч рублей) исчезала мгновенно, затем снова появлялась, и все это напоминало какой-то невообразимый сон. Никто; из проигравших не переживал, ко всему относились спокойно, — к тому же у каждого были свои болельщики, они сидели за спинами игроков, подсказывали или помогали тут же, не отходя, рассчитаться невезучему. Когда я устал наблюдать за игрой и незаметно для себя задремал, у меня за спиной появилось: несколько молодых — судя по голосам — людей. Они говорили о музыке, взаимоотношениях различных тусовок, в основном роковых. Я узнал голоса нескольких известных рокеров. Они были уже давно не в фаворе, за роком тянулись немногие, но кое-где еще собирали поклонников «металла» и могли позволить себе раз в год пожить в «Жемчужине». Они жаловались друг другу на неважную жизнь, и тут один из них сказал, что теперь никуда не пробиться, даже Чикин остро почувствовал конъюнктуру и собирает дань не с рокеров, а с поп-музыкантов, не гнушаясь при этом самыми мелкими особями, которых и музыкантами не назовешь. Второй с ним не очень-то согласился, он сказал, что недавно сунул Чикину (то есть мне) приличный пакетик, и я тут же вспомнил об их группе. Еще он добавил, что, конечно же, с других я собираю суммы поприличнее, и реклама в газетах идет соответственная. Они коснулись не только моей персоны, а также некоторых телевизионщиков, которые «потеряли совесть», но меня это уже мало волновало, я почти с головой зарылся в песок, оставив наверху лишь свои полосатые, купленные в парижском «тати», плавки. Меня охватил ужас — трепаться об этом они могут не только на пляже, а в любом месте, в том числе и в кабинете следователя. После этого я несколько месяцев не высовывался, отказался даже от нескольких гонораров, ясное дело, не от бухгалтерских, а от героев своих публикаций. Но вскоре нужда так прижала, что я потихоньку осмелел и снова принялся собирать дань. Старался действовать более осмотрительно, внимательно приглядываясь к своим клиентам, ни одного из них я не подвел, и они могли быть вполне счастливы.

Сейчас, Слава богу, пошла совсем другая полоса, но меня пугал Жека. Он делался все более самоуверенным, деньги текли рекой — мы прокатили «Ах!» по Сибири, Закавказью, Прибалтике. И каждое выступление сопровождалось информацией, в газетах, по телевидению. Я постоянно напоминал Жеке, чтобы он повнимательнее смотрел за девчонками, у них начиналась звездная болезнь. Но Жека отмахивался: все, мол, в полном порядке, они у меня в руках, души во мне не чают, во всем доверяют и не имеют никаких секретов. А я постоянно вспоминал об акулах, побывавших на первом концерте, и теперь уже постоянно тершихся возле «Ах!». Жека говорил, что я полнейший перестраховщик, сейчас моя главная задача — подсчитывать бабки, а девушки от нас никуда не денутся. Главное — использовать момент, когда трясут Распутина и его команду, и не выпускать «Ах!» со страниц газет и экранов телевидения. Я был убежден, что Распутин выпутается, но это не так важно, время уйдет, гастролей у него почти нет, на телевидении он отсутствует, даже Евгения Федоровна говорит о нем в прошедшем времени. Пройдет несколько месяцев — и о нем все забудут. Но у меня не было Жекиной эйфории, пацанкам еще надо работать и работать.