Аллен Даллес - Тайная капитуляция

«Уважаемый господин Д.

По случаю ухода из жизни президента, с которым Вы были столь близки и чья кончина должна была доставить Вам такую боль в равной мере как человеку и как члену правительства, я желал бы выразить Вам свое искреннее и глубокое сочувствие… Хотя на данный момент я не представляю, как смена президентов отразится на усилиях по поиску взаимопонимания между воюющими сторонами, хочу заверить Вас, что в этот печальный момент я, как и прежде, остаюсь при убеждении, что скорое прекращение враждебных действий возможно…»

Я оценил порыв Вольфа прислать мне такое письмо, но не мог отбросить мысль, что им двигала обеспокоенность позицией новой администрации по отношению к нашим переговорам или даже опасение, не потеряю ли я свою работу. Как уже упоминалось, слухи о том, что я являюсь «личным представителем президента Рузвельта», активно муссировались в Швейцарии и, как я это выяснил после войны, неоднократно попадали в сводки немецкой разведки. Несомненно, потому и появились в письме Вольфа слова «с которым Вы были столь близки».

Остальное в отчете Циммера было смесью хорошего и плохого. Хорошей новостью было то, что генерал Рёттигер теперь полностью поддерживает попытки Вольфа по организации капитуляции, равно как и генерал фон Поль, командующий люфтваффе в Италии, которого Дольман привозил вместе с Вольфом в прошлом сентябре. Рёттигер, как начальник штаба Витингофа, не занимал командного поста и мог лишь работать вместе с Витингофом, но Поль, уже вовлеченный в операцию «Восход», имел под своим командованием 50 тысяч человек летного и наземного персонала. Кроме того, как рассказал Циммер, Вольф беседовал с подчиненными Витингофу в Италии командирами и почувствовал, что они на его стороне независимо от того, что будет делать Витингоф. Циммер также передал устное послание от Вольфа, которое звучало примерно так: «Прошу вас сделать все возможное, чтобы союзники не понесли ненужные потери в энергичном наступлении. С полной ответственностью я гарантирую, что на следующей неделе произойдет капитуляция».

Плохой новостью было то, что Вольф вновь оказался под колпаком у Гиммлера. 14 апреля Гиммлер позвонил ему и приказал немедленно явиться в Берлин. Вольф отказался подчиниться, заявив, что сейчас его присутствие в Италии совершенно необходимо. В Италии и впрямь становилось все беспокойней. По мере того как союзники теснили немцев, Муссолини начинал терять голову и угрожал, что прикажет послать на фронт резервные фашистские войска. Но Вольф в этих деликатных обстоятельствах сохранял самообладание. Гиммлера удалось убедить отменить приказ. Затем Вольф сел и написал Гиммлеру письмо. Играя на идее, от которой сам давно отрекся, но которая, как он знал, была исключительно привлекательна для галлюцинирующего высшего нацистского руководства в Берлине, Вольф объявил, что занимался важными переговорами с союзниками с целью отколоть англо-американцев от Советов. Далее, заметил Вольф, во всех предыдущих случаях, давая советы Гиммлеру, оказывался прав, и потому просит воспользоваться его советом и сейчас. Германская оборона на западе рушится, как он это Гиммлеру и предсказывал. Дальнейшие бои на юге только приведут к бесполезной гибели немцев. Вольф добивается почетных условий перемирия с союзниками. Он завершил свое письмо тем, что пригласил Гиммлера приехать сюда и присоединиться к его усилиям в поисках мира. (Если бы Гиммлер принял приглашение, Вольф, как выяснилось позднее, планировал арестовать его по прибытии.)

Вольф отослал письмо Гиммлеру через доверенного курьера СС, который вылетел в Берлин четырнадцатого числа. В тот же день Гиммлер дважды звонил Вольфу, но тот умышленно отсутствовал в своем штабе, ожидая, когда письмо дойдет до Гиммлера.

Как уже отмечалось, мы знали, что Гиммлер мог воздействовать на Вольфа с помощью угроз его семье. Поэтому в тот момент, когда все больше и больше подчиненных нерешительного Витингофа явно начинали разделять настроения Вольфа, все, казалось, зависело от исхода личной схватки между Вольфом и Гиммлером. Потому что без Вольфа, этой движущей силы всей операции, мы считали, капитуляции не будет, по крайней мере сейчас.

Два дня мы ждали сообщений. 17-го в Швейцарию прибыл барон Парильи. Заговор запутывался – это было очевидно хотя бы по тому факту, что Парильи теперь боялся в открытую ездить в Швейцарию и доехал на машине из Милана до границы, переодетый священником. Я не увидел его в этом маскараде. Когда он разговаривал со мной в Берне, на нем был обычный деловой костюм, и мне было трудно вообразить себе этого бонвивана, не выпускающего изо рта сигарету, в сутане и рясе. Днем ранее адъютант Вольфа майор Веннер вызвал Парильи в Фазано и передал ему для нас несколько поразительных посланий и документов. Веннер сказал ему, что курьер с письмом от Вольфа добрался до Берлина и был принят Гиммлером ночью 15-го. Гиммлер, как только прочитал письмо, сразу же позвонил Вольфу. Он не обсуждал содержания письма, а сказал Вольфу: «Я не прошу отчета. Я желаю переговорить с вами лично». Тщательно обдумав ситуацию, Вольф уступил требованию и 16-го вылетел в Берлин через Прагу, чтобы миновать места наиболее сильных воздушных боев. Все же его самолету пришлось пролетать через опасные участки. Более того, Берлин к тому времени уже был частично окружен советскими войсками. Но все это были просто опасности войны. Вольфу предстояло встретиться с куда более зловещими угрозами.

Парильи не видел Вольфа перед отъездом, а Веннер был не слишком разговорчив. Устное сообщение, которое он передал Парильи от Вольфа для меня, было следующим: «Я собираюсь в Берлин, потому что верю, что эта опасная поездка может быть шансом сделать что-то для всего германского народа. Я вернусь в Италию через день-два». Мы же задавали себе вопрос, сможет ли он вообще когда-нибудь вернуться. На наш взгляд, шансы казались весьма слабыми.

В тот момент я не знал, что у Парильи в кармане лежал листок бумаги, на котором было изложено нечто вроде личного завещания Вольфа, адресованного мне. Парильи решил придержать его на случай, если Вольф вернется, что и ему и мне казалось маловероятным. Если же, однако, Вольф вернется, этот документ, как считал барон, мог показаться немного нелепым. Вот содержание завещания, которое Парильи передал мне немного позднее:

«В случае, если я буду снят с командования… и то, что я делаю, не приведет к успеху, я прошу, чтобы немецкий народ и немецкие войска в Италии не пострадали от последствий.

Если после моей смерти моя честь будет подвергаться нападкам, я прошу г-на Даллеса реабилитировать мое имя публикацией моих истинных гуманных намерений. Продемонстрировать, что я действовал не ради эгоистических соображений или предательства, но единственно из-за убеждений и надежды на спасение, насколько возможно, германского народа.