Михаил Водопьянов - Путь летчика

Первую ночь на острове Рудольфа мы спали крепко и проснулись в великолепном настроении.

После завтрака все, не исключая командиров, поехали на аэродром заправлять самолеты. Механики занялись моторами, остальные наливали бензин. Работа это тяжелая. Для полета на полюс и обратно, с трехчасовым запасом, в бензобаки каждой машины необходимо налить семь тысяч двести килограммов горючего.

Прежде чем приступить к заправке, пришлось откопать бочки с бензином и с помощью тракторов подвезти их по рыхлому глубокому снегу к самолетам.

Только мы взялись за лопаты, как подул сильный ветер, поднялась пурга. Не успеешь откопать бочку, как ее снова заносит снегом.

Одеты мы были в барашковые шубы на лисьем меху. Надо признаться, что эти дорогие шубы оказались малопригодными. В мех набивалось так много снега, что они становились невыносимо тяжелыми. Поневоле позавидуешь чукчам, которые сверх оленьих малиц надевают еще и камлейки.

Несмотря на все усиливавшийся ветер, мы не прекращали работы. Шубы сняли, остались в теплых шерстяных фуфайках, поверх которых были надеты кожаные рубашки.

Работали дружно, с большим подъемом. В ожидании летной погоды на пути к Рудольфу мы успели отдохнуть и накопить силы. А понадобилось их немало: к каждому самолету пришлось подвезти по тридцать пять бочек; затем на каждой машине установили по два ручных альвейера и начали поочередно качать, кто скорее.

К вечеру наша работа закончилась, а через три дня машины были окончательно готовы к вылету. Но и здесь нас задержала погода.

На острове два аэродрома: один верхний, на куполе, в трех с половиной километрах от зимовки, другой нижний – около самой станции. Последний очень мал и пригоден только для разведывательных самолетов. Аэродромы расположены на разных высотах над уровнем моря, и не раз бывало так: на нижнем аэродроме погода хорошая, позвонишь на верхний, а оттуда отвечают: «сплошной туман».

Пока нам ничего не остается, как внимательно изучать остров Рудольфа. Мы часто любуемся четырьмя куполами, покрытыми огромными шапками мощного льда. Там, где ледник сползает в море или пролив, виднеются трещины. Если в них попадет лыжа, машина может сломаться. Особенно опасны такие трещины зимой, когда они скрыты под снегом.

У самого берега огромные глыбы, откалываясь от ледника, уплывают в море. Часто размеры этих ледяных гор – айсбергов – очень велики. Глядя на них с самолета, можно подумать, что это небольшие острова.

Примерно в километре на юг от нашей станции стоит дом, построенный экспедицией Циглера. Когда я впервые побывал на острове Рудольфа, мне бросилось в глаза, что внутри этого развалившегося дома образовался настоящий ледник.

На днях штурман Аккуратов с помощью нескольких товарищей выколол этот ледник, и мы убедились в том, что американский богач не пожалел средств для удовлетворения своей тщеславной прихоти. Чего только он не привез на остров: механическую мастерскую, токарный станок, геофизическую лабораторию, целый склад боеприпасов, массу взрывчатых веществ, всевозможные продукты, вина, спирт, книги, одних библий восемнадцать штук!

Тут же нашлись пишущая машинка, конские седла, собачья сбруя, цилиндры, фраки, лакированные ботинки, манишки, галстуки, гребенки и, наконец, золоченые лыжи, на которых «завоеватели» собирались вступить на полюс.

Как и в прошлом году, вспоминая о том, что эта экспедиция закончилась полным крахом, я думал:

«На золоченых лыжах не завоевать полюса. Когда людьми руководит одно тщеславие, когда нет тесно сплоченного коллектива, даже самому лучшему снаряжению грош цена».

…По вечерам мы разрабатывали план высадки экспедиции в районе полюса. Решено лететь на четырех больших кораблях. Первым сядет флагман, а затем остальные. До вылета нашей флотилии Головин должен произвести разведку. Достигнув восемьдесят пятого – восемьдесят шестого градуса северной широты, он выяснит погоду по маршруту и характер льда.

Дзердзеевский ежедневно собирает сведения о погоде почти со всех концов северного полушария и составляет синоптическую карту. Когда же позволяет погода, он поднимается на маленьком самолете до высоты более трех тысяч метров и изучает характер облаков. Это дает возможность увидеть, где начинается и где кончается циклон, уже занесенный на карту на основании сводок.

Предсказаниям синоптика веришь, хотя часто хочется думать, что он ошибается.

Видишь иной раз ясное небо, рвешься в полет, а Борис Львович говорит:

– Нельзя. Через три-четыре часа погода испортится. Со стороны Гренландии идет мощный циклон.

Мы начинаем бунтовать:

– На Рудольфе хорошая погода, а что на полюсе – никто не знает, там нет метеорологической станции.

Наш пыл охлаждает Отто Юльевич.

– Терпение, товарищи командиры, терпение, - говорит он.-Дождемся устойчивой погоды, выпустим в глубокую разведку Головина и, если погода по маршруту окажется хорошей, дадим старт большим кораблям.

Рисковать не следовало. Самолеты были сильно перегружены имуществом. Правда, за погрузкой мы следили очень строго. Папапин знал, что ему разрешено взять с собой не больше девяти тонн. Он взвешивал на складе зимовки все свои ящики и тюки и на каждой упаковке делал надпись: «Полюс, столько-то килограммов».

После окончания погрузки выяснилось, что полетный вес каждого самолета достигает двадцати пяти тонн двухсот пятидесяти килограммов. С такой перегрузкой лететь опасно. Оставался очень небольшой запас прочности; при воздушной болтанке крылья могли не выдержать.

Тогда имущество механиков сократили до минимума. Пришлось снять некоторые запасные части и инструменты. Кресла заменили ящиками с грузом. Участники экспедиции пожертвовали многими из своих личных вещей. Мы ведь летели ненадолго, а зимовщикам предстояло год привести на полюсе – пусть живут с комфортом.

С трудом, удалось уменьшить груз каждого самолета еще на сто пятьдесят килограммов. Но и этого было мало. Мы должны были во что бы то ни стало довести полетный вес машины до двадцати четырех тонн семисот килограммов. Не хотелось, но пришлось слить часть бензина и еще раз проверить вместе с зимовщиками весь их груз.

В ожидании летной погоды мы коротали часы досуга. Читали, играли в шахматы, в домино, слушали Москву.

Спирин и Иванов взялись за выяснение очень важного для предстоящего полета вопроса – нет ли каких-либо отклонений в работе радиомаяка. С этой целью они однажды погрузили на собачью упряжку аварийную радиостанцию с ручным приводом и отъехали на три километра точно на север. Потом связались с базой и попросили пустить маяк. Буквы были слышны ровно, хорошо; это значило, что испытатели находились в зоне.