Сергей Кредов - Щёлоков

Главное в записке содержится в последнем пункте: что делать?

«Каким же образом решить „проблему Солженицына“ в настоящее время? Во-первых, не следует препятствовать ему выехать за границу для получения Нобелевской премии. Во-вторых, ни в коем случае не стоит ставить вопрос о лишении его гражданства… Солженицыну нужно срочно дать квартиру. Его нужно прописать. Проявить к нему внимание. С ним должен поговорить кто-то из видных руководящих работников, чтобы снять у него весь тот горький осадок, который не могла не оставить организованная против него травля. Короче говоря, за Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его. Бороться за Солженицына, а не против Солженицына».

Предложения Николая Анисимовича сегодня выглядят наивно. Писателя уже не приручить. Бомба под названием «Архипелаг ГУЛАГ» изготовлена, переправлена за границу и дожидается своего часа. Однако сам факт, что такие предложения высказывались, вызывает глубокое уважение к их автору. Серьезных попыток осмыслить поступок Щёлокова с тех пор не предпринималось. Словно это так просто было в 1971 году: назвать действия в отношении внутреннего эмигранта Солженицына «организованной травлей»! Такие выражения позволяет себе член ЦК КПСС. Записку Щёлокова Брежнев изучил, передал в секретариат ЦК, где ее обсудили под председательством Суслова и «приняли к сведению». Как минимум старшие товарищи с неудовольствием отметили про себя, что глава МВД лезет не в свое дело.

…Намерение обратиться к «вождям» в защиту Солженицына Николай Анисимович держал в тайне от самых близких ему людей, включая его родственников, за исключением Светланы Владимировны. Готовый текст, перед тем как отправить Брежневу, он прочитал Галине Павловне Вишневской. Однако как родилась у него эта идея? Один из бывших помощников Щёлокова высказал такое предположение. Министр, будучи лично знаком с Солженицыным, наверняка завел разговор о нем с Брежневым и Косыгиным. Кто-то из этих двоих — скорее всего, педант Косыгин, железно соблюдавший установившееся «в верхах» правило — предложил Щёлокову представить свои соображения в письменном виде. То есть разрешение обратиться с запиской в ЦК Николай Анисимович, вероятно, получил. Иначе трудно понять, почему автора «дерзкого» письма тогда же не сняли со всех постов. Сыграло, наверное, роль и то, что в Политбюро еще не определились, как быть с Солженицыным. Однако даром Щёлокову эта история не прошла. В конце 1971-го он попал в больницу с сердечным приступом. Наверное, аукнулась она ему и в дальнейшем.

…С 1969 года Александр Солженицын живет и работает на даче Галины Вишневской и Мстислава Ростроповича в подмосковной Жуковке. У знаменитых музыкантов также портятся отношения с властью. Они лишаются поездок за рубеж, возможности работать на профессиональных сценах, их имена не упоминаются в печати. Глава МВД был последним из крупных советских чиновников, кто не боялся общаться с Вишневской и Ростроповичем, в то время вынужденными выступать в сельских домах культуры, в сопровождении самодеятельных оркестров. В книге И. И. Карпеца читаем: «…Когда Мстислав Ростропович переживал перед своей эмиграцией не лучшие времена, Щёлоков поддерживал его (морально, во всяком случае), а автомобиль М. Ростроповича, кажется, это был „мерседес“, стоял на стоянке около входа в министерство на ул. Огарева, 6. (Не в таких ли его поступках истоки, мягко говоря, недружественных отношений с Ю. В. Андроповым?)».

Юрий Владимирович еще не знал, что Николай Анисимович поучаствовал в создании «Красного колеса»! Как это получилось — рассказал сам Солженицын:

«Но никто не предположил бы и не поверил, что в 1970 году Николай Анисимович Щёлоков (парадоксально, но решаюсь и его имя набрать утолщенными буквами) — министр внутренних дел СССР и приятель Брежнева! — тоже тайно помог мне, и существенно! Как же это могло случиться? А жена Щёлокова Светлана была с детства дружественно связана с Ростроповичем: ее отец буквально с вокзальной площади взял и надолго приютил у себя бездомного Леопольда Ростроповича, привезшего в Москву пристроить талантливого сына…[26] И вот как-то теперь сказал Стива Щёлокову, что мне нужна подробная топографическая карта Восточной Пруссии (я собрал такую во время войны, но при аресте она погибла), — и министр прислал мне из штаба МВД — обширную, по всему району самсоновских действий, уже аккуратно склеенную. Она была у меня почти год (я уж думал — насовсем) и на добрую ступень подняла мою работу над „Августом“: совсем другое ощущение, когда по-военному прочитываешь и видишь каждые 100 метров местности — как будто своими ногами исходишь. (А места те — под Польшей теперь, и какая мне туда поездка?..) И, говорил Стива: Щёлоков сам просил, чтоб меня в Москве прописали, да — отказали ему выше. Когда ожидалась моя поездка в Стокгольм — он быстро прислал жену забрать карту, чтобы не было улики. Но рассказывал потом Стива: радовался, что я не поехал, мол, „правильно, назад бы не пустили!“ — и входил в ЦК с предложением начать меня печатать. За это — чуть поста не лишился»[27].

Подчеркнуто дружеские отношения с Вишневской и Ростроповичем и разнообразная помощь им накануне отъезда из СССР, попытка помешать «выдворению» за границу или осуждению Солженицына… Почему министр внутренних дел вел себя подобным рискованным образом, наживая влиятельных врагов? Объяснить это впоследствии не могли. Соображения личной выгоды в действиях Николая Анисимовича не просматривались. Бравада? Уверенность фаворита, что ему всё сойдет с рук? Тоже нет. Ведь был сердечный приступ с госпитализацией, был реальный риск лишиться доверия в Политбюро и министерского поста.

При этом Николай Анисимович не мог сочувствовать взглядам диссидентов. Он остается убежденным коммунистом и верит в преимущества социалистического образа жизни. В его дневниковых записях редко, но встречаются такие формулировки: «американские наемники антисоветизма и антикоммунизма в кино стремятся убедить зрителя…», «капитализм всё больше и больше становится ответственным перед человеком и перед человечеством за бесплодность своих исканий…». Иногда в авторе как будто просыпается участник комсомольских диспутов в Донбассе. Дань времени… А вот — от души (16.02.1977): «Вчера я смотрел и слушал по телевидению, как читал стихи Константин Симонов. Никакими словами невозможно передать этих счастливых, одухотворенных минут. Я видел, как светились глаза поэта, как он был счастлив и благодарен аудитории слушателей. Вот что такое соприкосновение с настоящим искусством — даром Божьим!» Перед музыкально одаренными людьми Николай Анисимович благоговел особенно. По словам его сына, «отец всегда сожалел, что не научился играть на музыкальном инструменте, и говорил, что музыкально образованный человек выше другого на голову».