Борис Сичкин - Я из Одессы! Здрасьте!

Первой мыслью было выбросить её с балкона: мы жили на седьмом этаже, и лететь ей пришлось бы недолго.

Задушить — эта мысль не покидает меня по сей день.

Чтобы уйти от этих мыслей, я быстро покинул дом и помчался по Петровке вниз. Вижу, в универмаге стоит огромная очередь. Я, не задумываясь, встал в неё. Мне было важно находиться в шуме, в толпе. Люди ссорились, оскорбляли друг друга, наступали мне на ноги — именно то, что мне было нужно. Я стоял в очереди часа три, а когда подошёл к прилавку, выяснилось, что продаются бельгийские шерстяные платки. Я купил два платка, водки, закуски. Пришёл домой, подарил им по платку, выпил и подумал: «Что она, марсианка, может сделать? Она такая, она не может быть другой, не нравится — уходи. Если она соткана из противоречий, то кто в этом виноват?»

Сила Галины в том, что против неё нет оружия. Никакого. Её нельзя заставить страдать. Она не ревнива, поэтому флирт с кошерной бабой ничего не даст. Лишить её наследства? Во-первых, нет ничего, во-вторых, она плевала на богатство. Одним словом, она — марсианка.

— Чего же ты, Бобчик, — спрашиваю я себя, — будучи землянином, решил связаться с марсианкой?

Из чувства противоречия. Скажи, что водка и табак полезны для здоровья, и мужчины тут же бросят пить и курить.

Артистка эстрады Мария Владимировна Миронова, мать актёра Андрея Миронова, мне рассказывала, как она отучила себя есть дорогие продукты: чёрную икру, красную икру, лососину, ананасы и другие.

Я с мужем на эстраде зарабатываю немало, но тем не менее мы не можем себе часто позволять есть такие продукты. Отказывать себе в этом — мучительно, — говорила Мария Владимировна. — Так знаете, что я сделала? — продолжала она. — Я отравилась ими. Взяла чёрную икру и ела её, пока не начало тошнить. Мне было плохо, меня тошнило. С тех пор я не только не могу есть чёрную икру, но даже слышать о ней. И вот так я сделала со всеми дорогими продуктами.

Этот рассказ мне потом пригодился. Все люди любят цветы. Женщины любят цветы больше, чем мужчины. Есть категория женщин, которые просто не могут без цветов. У меня была приятельница Таня Грузинова — очень красивая, утончённая и сильно болезненная. Когда я приносил ей цветы, она преображалась. Таня светилась, как икона. Если бы ей, голодной, принесли на выбор бифштекс или цветы, Таня, вероятно, предпочла бы цветы. Но таких, как она, на земле два-три процента. Остальные выхватили бы бифштекс.

Моя жена относится не к тем двум-трём процентам, она прочно находится в большинстве.

Многие женщины любят играть в утончённых, влюблённых во все красивое, и говорят всё время о цветах. Мол, сейчас мужчины не джентльмены, не гусары, не джигиты и редко дарят женщинам цветы. В эту игру включилась и моя жена Галя. Она могла при всех сказать, что я ей редко покупаю цветы. И, конечно, двадцатый век — это не девятнадцатый век, вывелись рыцари. Как объяснить ей, что джигиты продают цветы по таким ценам, что невозможно без денег стать рыцарем.

Мне эти разговоры надоели, и я решил с ними раз и навсегда покончить. К случаю вспомнил рассказ Марии Владимировны Мироновой.

Я получил зарплату и принёс домой пять красивых красных роз, символизирующих любовь. Галя была в восторге, всем рассказывала об этих розах.

На следующий день я принёс пять белых роз. Не знаю, что они символизировали, но тоже обошлись в двадцать пять рублей.

Тёща и Галя искали посуду, чтобы их поставить, обрезали концы на цветах, наливали воду и делали это уже без вдохновения.

На следующий день я купил гладиолусы. Галя меня уже за них не благодарила, тёща была мрачна и тихо мне шепнула:

— Борис, хватит цветов, с ними большая возня. Гладиолусы уже лежали просто на кухонном столе и с ними обращались, как с веником. Я не унимался. Я купил семь роз: четыре красные и три белые — это символизировало, что от получки у меня осталось только пятнадцать рублей. Галя мне сказала:

— Борис, пойди на базар и купи курицу и мясо.

— Это исключено, ответил я, — все деньги истрачены на цветы. У меня осталось пятнадцать рублей, и я бегу покупать тебе хризантемы.

— Ты что, сошёл с ума? Кому нужны эти цветы? Ты нас оставил голодными.

— Зато это так красиво, — возвышенно и фальшиво возразил я.

— Будь проклята эта красота, — сказала Марья Ивановна.

— Марья Ивановна, — сказал я тёще лирично, — женщина, такая, как ваша дочь, может прожить без мяса, без курицы, но без цветов — извольте!

— Хватит паясничать, — сказала Галя, — шутки у тебя дурацкие. Купи курицу на эти пятнадцать рублей.

— А как же с хризантемами? — спросил я.

— Если я ещё раз услышу про цветы, я перестану с тобой разговаривать. Что бы люди не говорили об утончённости, благородстве, красоте, эстетике, а есть хочется.

Мой рассказ о семье был бы, естественно, неполным, если бы я умолчал о сыне Емельяне.

3 августа 1954 года я отвёз жену в роддом. Я не уходил оттуда, бродил под окнами палаты, слышал Галины стоны, надоедал врачам дурацкими вопросами. Это продолжалось сутки, пока 14 августа в 8 часов утра не родился мой Емелюшка. Врач, очень красивая женщина, в знак моего мужества закутала Емельяна в одеяло и показала мне его в окно. Галя лежала на третьем этаже. Емельян высовывал часто язычок, смотрел в будущее, но меня не узнавал.

Я очень люблю детей. Теперь я понимаю, что тот, кто любит детей, не должен жениться на актрисе. Они, чтобы не загубить свою артистическую карьеру, могут родить тебе одного ребёнка, и то это чудо. С нормальной женщиной у меня, конечно, было бы много детей.

С рождением Емельяна жизнь стала серьёзней, осмысленней, интересней, мучительней. Галя превратилась в философа, более целеустремлённого, чем мать Тереза. Все реже и реже раздавался её звонкий смех. Она разрабатывала методы воспитания для Емельяна до глубокой старости.

Началось с закалки. Емелюшка ходил во все времена года голым, даже когда у него появилась одежда. Все наше богатство, включая продукты, принадлежало одному Емельяну. Стоило мне взять из холодильника кефир, как был слышен Галин голос из загробного мира:

— Борис, не трогай кефир, это для Емелюшки. Я покупал десять бутылок кефира — все равно лучше к нему не прикасаться. Я покупатель оптовый, и если находил апельсины, то покупал пудами. Но стоило мне взять апельсин, как тут же раздавался голос «Командора»:

— Борис, не ешь апельсины — это для Емелюшки. В моём распоряжении оставался только водопровод, но зато им я мог пользоваться круглосуточно.

При таком оригинальном воспитании Емельян должен был вырасти эгоистом и таким жадным, как «композитор» Фрадкин. Но, к счастью, Бог миловал.

Весь смысл и лейтмотив Галиной жизни сосредоточились в одной фразе: