Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори

Я уверена, если это случится, меня лишат и тех скромных удобств, которые есть у меня сейчас. Им ничего не стоит бросить меня живьем в один из глубоких подвалов и замуровать меня там на смерть. Если они даже решат убить меня после того, как последняя жертва будет принята книгой, это не будет иметь никакого значения. Те силы, которые все это время были рядом со мной, исполнят пророчество лесной колдуньи, и я обрету вечную жизнь, вечную красоту и бесконечную любовь. Я буду счастлива, буду радоваться каждой минуте моей светлой и чистой будущей жизни тогда, когда от моих мучителей не останется и праха, когда о них будет стерта всякая память.

Ошибки быть не могло. Стоит мне ошибиться и книга не примет последнюю жертву, и при этом меня лишат всякой возможности на вторую попытку, я не смогу уже завершить дело всей моей жизни.

Когда пришел священник, я встретила его со всей возможной любезностью. Я говорила ему, что раскаиваюсь в содеянном, что скорблю о каждой загубленной моими руками душе. Тот согласно кивал, но я видела, что он что-то подозревает. Чувствовала недоверие в его взгляде и жестах. Тогда я принялась сокрушаться о том, что у меня нет больше достойной возможности искупить свою вину, что будь у меня хотя бы шанс на то, чтобы добрыми делами оправдаться перед небом, я все бы для этого сделала.

Я, несмотря на то, что была заперта, несмотря на то, что меня охраняли, оставалась, все же, хозяйкой своего дома. Меня могли ограничить в перемещениях по замку и во встречах с другими людьми, стражник, пожалуй, убил бы меня, пожелай я прогуляться по коридору. Но деньги, которых у меня было предостаточно, оставались под моей властью. Пожалуй, в моей комнате было достаточно средств для того, чтобы купить доверие сотни священников.

Я сказала святому отцу, что, для начала, желаю облагодетельствовать приход в Эстергоме, откуда он прибыл ко мне. Я протянула ему пригоршню золотых. Я знаю, что добрая половина этой пригоршни потеряется в его бездонных карманах, но другая половина, уверена, пойдет на его церковь. Священники тщеславны, и если у них появляется возможность добавить пару подсвечников в свой храм или справить себе новую рясу, они не жалеют на это денег. Даже тех, которые смогли бы спокойно присвоить. Ведь новая ряса — это для священника повод показать другим сынам божьим, — менее удачливым в сборе пожертвований, — что Господь откликается на его молитвы более охотно, нежели на их.

Лед в глазах святого отца таял. Я решила, что если он от горсти золотых почти готов поверить в мое раскаяние, еще одна будет для него неоспоримым аргументом. Так и оказалось. Он завел нудную речь о том, что Господь всегда готов принять раскаявшихся грешников, что покаянием и богоугодными делами я смогу загладить свою вину. Я дала ему еще золотой. Сказала, чтобы он на него справил панихиду по всем слугам, которые внезапно скончались в моих владениях.

После я сказала ему, что хорошо бы мне лично облагодетельствовать одну из несчастных крестьянок. Я говорила ему, что пожертвования в пользу церкви наполняют мою душу радостью и светом, но будь у меня возможность помочь какой-нибудь девочке из бедной крестьянской семьи, наставить ее на путь истинный, дать ей богатое приданое…

Я звякнула кошельком, понимая, что священник уже строит хитроумный, с его точки зрения, план по конфискации моих личных даров той самой бедняжке, которую я облагодетельствую, в пользу церкви. Скорее даже в собственную пользу.

Я, чтобы окончательно убедить его в том, что он сможет обделать самое выгодное дело в своей жизни, начала говорить о том, что когда он приведет мне несчастную девочку, я обучу ту грамоте, я научу ее хорошим манерам. Более того, я подарю ей одно из моих имений и пару деревень в придачу, чтобы та смогла жить господской жизнью. Я говорила, что эта девочка, без сомнения, станет самой умной и доброй помещицей, которую только знавал свет. Я говорила, что похлопочу о том, чтобы ее взял в жены какой-нибудь барон, и, таким образом, подниму ее на недосягаемую для любой крестьянки высоту.

Видя, что священник уже почти готов согласиться, я сказала ему, что после моей смерти этой девочке достанется десятая часть моих владений. Это означало, что она станет одной из богатейших дам Венгрии. В довершении всего я достала перо и бумагу, и сказала ему, что сейчас же готова составить завещание, которое вносит некоторые изменения в то письменное выражение моей последней воли, которое уже было написано. Там я оставляла все свое состояние детям. А теперь священник видел, что я, за счет вовсе незначительного ущемления их финансовых интересов, хотела отделить часть моих владений той девочке, которую он должен был привести мне.

«Малышка, без сомнения, будет нуждаться в разумном человеке, который поможет ей справляться с делами, — сказала я. — Не думаю, чтобы ее мать или отец, если они у нее будут, справились бы с этим. Полагаю, вы, святой отец, достойнейшая кандидатура на эту должность. Я упомяну вас в завещании», — продолжила я.

Когда он увидел текст моего нового завещания, где был оставлен пропуск, чтобы вписать имя девочки, которую я хочу озолотить. Когда он прочел там собственное имя в качестве ее опекуна, я поняла, что он сделал свой выбор. Завещание нужно было лишь соответствующим образом заверить, и святой отец, через опекунство, становится одним из самых богатых священников Европы. Звон золотых монет заставил его забыть обо всех тех прегрешениях, которые он мне приписывал.

Я попросила его привести мне самую чистую и светлую девочку, какую только можно было сыскать в его приходе. И самую несчастную, чтобы ее головокружительный взлет внес бы заметный вклад в дело моего покаяния. И чтобы она, понимая через свои былые лишения, страдания других несчастных, стала бы помогать им, и таким образом продолжила бы мое очищение от грехов.

Когда священник вышел за дверь и за ним лязгнули засовы, как всегда неожиданно появился мой черный кот. Я не вполне уверена, могу ли называть его своим, возможно вернее будет говорить о том, что пришел мой господин. Кот, казалось, лопнет сейчас от удовольствия. Его шерсть искрилась в тусклом свете, падающем из узкого окна. Казалось, что свет исходит от него самого. Я никогда еще не видела его таким счастливым. Он, будто котенок, носился по комнате и играл с оброненным кем-то лоскутом.

Через несколько дней мне доложили о том, что святой отец прибыл, что он привел с собой девочку и просит о встрече. Я была готова к этой встрече. Я всю жизнь ждала ее.

Когда они вошли, я сидела за столом. Я поставила у стола, в дополнение к своему, еще два стула. Один — напротив себя — для священника. Другой — рядом с собой — для той девочки, которую он приведет. На столе лежало новое завещание и еще некоторые бумаги, касающиеся того имения, которое, как полагал священник, я передам девочке, предварительно назначив его ее опекуном.