Валерий Попов - Зощенко

Но вернемся к тому обсуждению. Чувствуется, что Чумандрин искренне хочет защитить Зощенко. Хотя делает это своеобразно… Чумандрин был знаменит тем, что не признавал классиков, поскольку они все дворяне, отрицал зарубежную литературу, поскольку там сплошные буржуи. Однако Зощенко он пытается защитить, как может. Порой его речь напоминает речь зощенковских персонажей:

«…Меня в данном докладе интересует лишь общественное лицо Зощенко как писателя, но все же нельзя не заметить, что Зощенко является исключительно сильным и талантливым писателем… Вот нас и интересует: каково же то знамя, под которым борется Зощенко?.. Зощенко совершенно беспощадно, с поразительной жестокостью, разоблачает мещанство, разоблачает с колоссальной к нему ненавистью».

Жестокость и ненависть, по понятиям докладчика, — главное достоинство! Чумандрин в целом одобряет его рассказы и повести, но указывает и на недостатки: «…нет указаний на то, откуда придет гибель мещанства». Известно откуда — от Чумандрина. Он продолжает:

«Меня в данном случае интересуют не столько его прославленные рассказы, сколько его повести и недавно вышедшая — плохо встреченная книжка “Письма к писателю”. Эта примечательная книжка была встречена очень странно, благожелательно настроенная критика конфузливо отмалчивалась, а критика враждебная резко и вульгарно напала на эту книжку… Эта книга означает решительный перелом в нашу сторону! <…> Зощенко пишет во вступлении: “Это сознательные граждане, которые задумались о жизни, о своей судьбе, о деньгах и литературе… это целый ряд лиц, начиная от явных пройдох и мошенников, кончая прекраснодушными, 'гуманными' человечками и обывателями…”»

Эти «гуманные человечки», по Чумандрину, хуже всех!

«…Таким замечанием Зощенко резко отделяет себя от людей, проповедующих гуманность, в наше время беспощадной — очень часто кровавой борьбы за социализм!»

При слове «кровавой» присутствующим, наверное, пришлось встать и захлопать. В общем, моральный диапазон М. Чумандрина ясен. «Гуманизм» — дело последнее. Слово «кровавый» — нашенское, «доброе». Вопрос: стремился ли на самом деле Зощенко соответствовать людоедским восторгам Чумандрина? Однако главное литературное достоинство, а именно — ненависть, Чумандрин в книге находит и в целом книгу одобряет: «И вообще, приятно отметить яркую публицистичность этой книги Зощенко!»

Радовался ли Зощенко такой «защите»? Соответствовало ли это его замыслу? Вы, конечно, «благородно» воскликнете: «Да чтобы Зощенко… да такого не может быть!» Вас бы в то время! Это вы сейчас смелые. А как бы вы говорили в то время, когда взгляды Чумандрина разделяло (хотя бы на словах) абсолютное большинство. Зощенко понимал, что резко Чумандрину не возразишь. Тот свое дело знает! Чуть похвалил, и дальше — пугает:

«…для меня не случайным является тот факт, что Зощенко особенно охотно печатают за границей. Нет такого белогвардейского издания, где бы не печатали Зощенко… Например, Либединского, насколько я знаю, запрещено перепечатывать в Латвии, Польше и ряде других стран».

Это, по мнению оратора, признак подлинно пролетарской литературы!

«…Лишь некоторые произведения Слонимского перепечатывают за границей, не все вещи Федина печатаются белой прессой. Однако Зощенко идет за границу целиком, оптом!»

Умело вбивает клин в отношения «серапионов», и без того непростые. Можно сказать, Слонимского и Федина почти похвалил — не все их вещи печатают за границей, а вот Зощенко бдительность утратил!

Далее выступает Либединский, чьи вещи, как мы только что узнали, вообще запрещены в Латвии и Польше — в устах Чумандрина это высший комплимент. Либединский продолжает мысль основного докладчика: «Зощенко особенно ценен тем, что является разоблачителем».

Куда же деться от таких комплиментов? На разоблачителей тогда был большой спрос — заговоры мерещились всюду.

Стенич, друг и поклонник Зощенко, в своем выступлении возмущенно говорит о том, что не только рапповцы, к коим прежде принадлежал Чумандрин, раньше не признавали Зощенко, но и высокомерные «попутчики» «замалчивали Зощенко из-за чистоплюйства»: мол, печатается в «Ревизоре» и «Бегемоте», дешевых журнальчиках… Но сам Зощенко говорил: «Если б я знал, что массовый читатель интересуется мною, я с удовольствием бы печатался на обертках конфет в миллионном тираже!..» «А вы, — обращается Стенич к Чумандрину, — восемь лет говорили о Зощенко как о писателе непристойном… и только “Письма к писателю”, где он точно и по-простецки высказывается, заставили вас опомниться!»

«Старый друг Зощенко», «серапион» Николай Тихонов, в своем выступлении поясняет: «…Отношение к нему, правда, было не особенно доброжелательным со стороны толстожурнальных… но все же факт, что Зощенко — невероятно читаемый автор. Нам говорят, что серапионы хотели снизить его значение как литератора — это неправда! Мы ему говорили, в определенные моменты, что он идет не по тому пути… Сейчас намечается новый творческий подъем у него — это “Письма к писателю”».

Можно сказать, что после долгих лет официального непризнания Зощенко начинают признавать «своим»… В заключительном слове Чумандрин снова суров: «Кто не хочет подчиниться и переработаться — тот будет уничтожен!»

Но не лишает и надежды: «Приближение Зощенко к рабочему классу будет зависеть от того, в какой мере быстро и решительно он будет отмежевываться от тех особенностей своего творчества, которые делают его не совсем четким писателем».

Этим «ласковым заседанием» дело не заканчивается — «проработка» продолжается…

РИСКОВАННАЯ ПУБЛИКАЦИЯ

Да — не зря беспокоился Чумандрин о слишком частых публикациях Зощенко в зарубежных изданиях! Нехорошие они, эти издания. Мы видим там не только произведения Зощенко, но заодно узнаем много нехорошего о жизни тех лет.

У меня в руках чудом сохранившаяся газета «Новое русское слово» от 15 июля 1931 года (Нью-Йорк, 2-я авеню). Каким «чудом» сохранилась она, вы уже, наверное, догадываетесь — благодаря коллекционеру А.А. Бессмертному. Но кроме Зощенко там еще есть что почитать. Эпоха встает перед нами!

«Из Вашингтона: Сильная жара, стоящая в западных и центральных штатах, не ослабевает, местами она достигает 110 градусов и нигде не опускается ниже 100!»

Может, кому-то хотелось бы, чтобы там было 100 градусов по Цельсию, но, очевидно, все-таки — по Реомюру (то есть на сорок градусов ниже), но все равно — жарко!

«Засуха повредила уже хлеба. За 5 дней в Соединенных Штатах умерло от жары 220 человек… В Нью-Йорке и в штатах Новой Англии благодаря сильному ветру жара не чувствовалась так сильно…»