Николай Валентинов - Малознакомый Ленин

Но это не было серьезно. Было совсем несерьезно. Мысль, что он может самым вульгарным образом «поколеть» с голоду, никогда, ни на одно мгновение, у него не возникала. Она совершенно не согласуется с его натурой.

Достоевский об Иване Карамазове говорил, что у него «исступленная, неприличная жажда жизни». Явно видимая, такая же неистовая, исступленная жажда жизни с бессознательной тягой к политическому бессмертию была и у Ленина. В этом, быть может, и есть один из таинственных магнитов, притягивавший к нему многих и многих людей.

Неистовая жажда жизни не покидала его и в годы болезни, перед смертью. Как лев он боролся с болезнью и смертью, с редким, ребяческим послушанием исполняя все требования лечивших его докторов[81]. Надежда возвратить работоспособность не покидала его до конца, даже когда, потеряв дар речи, с отнявшейся, парализованной правой рукой и ногой, он превратился в полутруп. Можно ли поверить, что в 1916 году этому человеку, переполненному волей и жаждой жизни, близка была мысль, что ему предстоит «поколеть с голоду». Есть от чего расхохотаться!!

Что же тогда представляет письмо к Шляпникову? После того, что сказано и показано на предыдущих страницах, ответа, в сущности, можно бы и не подсказывать. Горький был прав, указав в числе черт Ленина «хитрецу Василия Шуйского». «Хитрецой» — и в очень большом количестве — он несомненно обладал, и она очень часто проступала на его очень подвижном лице. И это какая-то странная хитреца. Хитрые люди о своей хитрости не говорят, ее прячут, а Ленин открыто преподавал своим товарищам: нужно уметь идти на «всяческие уловки, хитрости, нелегальные приемы, умолчания, сокрытие правды»[82] У него это логически связывается с убеждением — цель оправдывает всякие средства, а такое убеждение он усвоил от Чернышевского еще в Кокушкине в 1888 году. В область денежных дел Ленин всегда вносил «хитрецу», «умолчание», «сокрытие правды», и эти приемы, в деликатной форме он допускал и в сношениях с родными. Во времена «Искры» (1901–1903 годы), с целью побудить товарищей «тащить» со всех сторон деньги в партийную кассу, Ленин, скрывая правду, пугал их, что касса пуста («жить нечем») и «Искра» накануне финансового краха. В письме Горькому из. Парижа (14 ноября 1910 года) он жаловался, что на затеянную им «Рабочую Газету» «собрали 400 frs с трудом»[83], тогда как в руках Большевистского Центра, помимо всяких секретных сумм, было 30 тысяч франков, с ведома меньшевиков и по настоянию Ленина выделенных из капитала Шмита на издание литературы типа «Рабочей Газеты». Отвечая в апреле 1908 года на приглашение Горького приехать к нему на Капри, Ленин накануне приезда сообщил, что не может сказать — приедет или нет. «Не знаю, найду ли денег: как раз теперь затруднения»[84]. Никаких финансовых затруднений у него тогда не было. Мы видели, что это была эпоха его благоденствия. «Хитрые» маневры для увеличения «финансов» партии Ленин пускал в ход и тогда, когда, получив капитал Шмита, большевистская партия приобрела, по признанию Крупской, «прочную финансовую базу». Т. И. Алексинская, свидетель не всегда надежный, но в этом случае заслуживающая доверия, писала, что в 1908 году она помогала Крупской (та об этом упоминает) вести корреспонденцию с партийными организациями. Чтобы письма не привлекали к себе внимания полиции, Алексинская составляла «скелеты», ничего не значащие, невинные сообщения, а Крупская между строк симпатическими чернилами вставляла разные директивы Ленина.

«В посланиях Ленина, — сообщает Алексинская, — я часто встречала просьбу о деньгах[85]. Нужно писать так, — ей объясняла Крупская, — чтобы их (кому адресуются письма) разжалобить, иначе товарищи из России нам не пришлют денег. Нужно, чтобы они верили, что если не получим немедленно денег, мы все погибли. Письма должны быть слезливыми. — Это вас шокирует?» — спросила Крупская, видя смущение Алексинской. Тут, как и всегда, Крупская была только эхом Ленина.

Оригинальность Ленина в том, что в его самооценке отсутствовало столь обычное и у многих больших людей — мелкое самолюбие, самолюбование. А всего этого было изрядное количество, например, в Троцком, после Ленина виднейшей фигуре Октябрьской революции. Троцкому не было и 48 лет, когда он начал писать автобиографию, с тщеславием рассказывать о своей жизни и свершенных в ней революционных подвигах.

Ничего подобного этому тщеславию не было у Ленина, но у него было нечто другое и неизмеримо большее. Он непоколебимо верил, что в нем олицетворяется идея и участь Великой Революции, что только — он один обладает верным знанием, как вести революцию, обеспечить ей успех, и поэтому-то ему, всевидящему водителю, нужно сохранять и оберегать свою жизнь.

Вопросом — почему «только он один» обладает безошибочным знанием — Ленин вряд ли когда занимался. Вера в свою избранность и предназначенность вошла в него с давних пор и по своей психологической сути она подобна вере, что жгла душу Магомета, когда тот гнал арабов на завоевание мира. При всем своем грубом материализме и воинствующем атеизме — Ленин все-таки своеобразный религиозный тип. На поддержку себя он смотрел, как на поддержку революции, а при таком понимании — цель оправдывала все средства и, следовательно, хитрости, сокрытие правды, умолчания, слезливые или пугающие письма (гибну! жить нечем! тащите побольше денег!) делались приемами законными, естественными, не могущими вызывать никакого осуждения.

В 1916 году Ленин с тем большим основанием считал необходимым применять этот прием, что с беспокойством рассчитал, что с капиталами от новочеркасской тетки и тем, что он может взять из оставшегося партийного фонда, — придется в течение, может быть, очень долгого времени жить в Швейцарии при порожденной войной растущей дороговизне, без твердых перспектив что-либо заработать в легальной прессе.

Конечно, нельзя сказать, что нужные деньги он хотел получить только пуганием о близости к «поколеванию». Для заработка он был готов писать «что бы то ни было». Сестре Маняше он писал, что готов взяться за всякие переводы. Он просил ее зондировать, нет ли издателя, например, на такие книги: Hobson, «Imperialism», Kemmerer. «Technischer Fortschritt», Gilbert «Motion Study». Ленин не знал, что книга Джильберта была переведена на русский язык в 1913 году. «Если не подошли, извести, буду искать других» (письмо от 22 октября 1916 года).

Писать или переводить ради заработка детективные романы он не станет, перо его к такому жанру литературы никак не приспособлено, но что он может пойти на разные выдумки, неожиданные трюки, этому доказательство — его «фантастический» план «Педагогической энциклопедии».