Маргарет Сэлинджер - Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер

Я помню, что какая-то музейная благопристойность царила и в отношениях бабушки и мамы. Они вели себя друг с другом вежливо, официально, несколько отчужденно — хотя эта отчужденность не поражала меня; мне казалось тогда, что истинные англичанки должны вести себя именно так, — и это было заразительно. Даже когда мне было двенадцать лет, и ни о какой вежливости в наших отношениях с матерью не могло быть и речи, мы прекрасно, мирно проводили время, объехав всю Италию вместе с бабушкой. Теперь я думаю, что мать была совершенно права, когда говорила, насколько по-другому бы все обернулось, если бы она после своего побега не вернулась в Корниш, а осталась в Нью-Йорке под наблюдением психиатра.

Отец твердил мне, что «мамочка ми-ая» — ужасная врунья, и если я хоть немного уважаю себя, то не должна иметь ничего общего с подобной особой. И я никогда не говорила ему, что бабушка мне нравится, не пересказывала ее историй и баек, но кое в чем была с ним согласна. Например, она на голубом глазу рассказывала нам, как доплыла на дельфине от «Сиприани», знаменитого отеля на острове, до пристани Святого Марка в Венеции. Но, несмотря на его бурные возражения, мы по-прежнему ездили к бабушке на каникулы, а отец как ни в чем не бывало писал мне полные любви письма на вражескую территорию.

Миссис Коретт, у которой, вероятно, никогда не бывало таких каникул, непринужденно и великодушно намекает на мои отлучки из школы в этот период.

/Табель успеваемости: 4-я четверть/.

«Успехи Пегги в чтении за эту четверть продолжают оставаться удовлетворительными. Благодаря вашей помощи, она за время своего отсутствия не отстала от класса.

Впечатления от путешествий с лихвой компенсируют отлучки: она возвращается такая отдохнувшая, загорелая.

Пегги — ребенок, с которым интересно работать. Выполнив свое задание, она помогает классу. У нее приятный, чистый голосок, и ей нравится петь для нас. Пегги выказывает задатки лидера, и ее рвение весьма похвально. Нам будет не хватать ее в нашем классе на следующий год.

Хотелось бы сказать вам большое спасибо за то, что вы позволяете Пегги приносить в класс столько интересных вещей. Растения, книжки и так далее весьма порадовали малышей.

Уважающая вас миссис Коретт».

Нам тоже хотелось бы сказать большое спасибо миссис Коретт. Я посетила школьную игровую площадку в этом году во время печальной поездки в Плейнфилд на похороны младшей сестры моей подружки Виолы. В перерыве между церковной службой и погребением я прошла квартал до старой школы, в которой теперь располагается аукционный зал. Я проезжала здесь сотни раз, но за школу не заглядывала больше тридцати лет. Эту площадку я помню огромной, и мне было любопытно посмотреть, какая она на самом деле, или, вернее, какой маленькой предстанет она, спустя столько лет, глазам уже взрослой женщины. Я завернула за угол старой школы и обнаружила, впервые за все время, как я посещаю места, связанные с моим детством, что она еще больше, чем я себе представляла. Она была необъятной. Я слишком долго прожила в городе и теперь измеряю то, что городские агенты по недвижимости называют «прилегающей территорией» в квадратных футах, а не в акрах… Я насчитала 125 длинных шагов от школы до опушки леса. Футов, наверное, двадцать леса тоже составляли часть игровой площадки, а потом она заканчивалась крутым оврагом, подходить к которому нам строго-настрого запрещалось. В хорошую погоду мы съедали наш ленч прямо на площадке, собравшись в кружок. Я пожалела, что не взяла коробку с бутербродами и термос.

Я думала о сестре Виолы. Я навещала ее за несколько дней до конца ее долгой битвы с раком мозга. Нам с Виолой было по сорок; Кэрол исполнился всего тридцать один. Болезнь почти совсем замутила ее сознание. Она еще могла немного ходить и садиться без посторонней помощи, но в глазах ее почти померк свет. Городской священник, который учил Кэрол в шестом классе и был тренером футбольной команды, пришел нанести визит. Мы уселись и завели разговор. Чтобы вовлечь Кэрол в беседу, я у нее спросила: «У вас была мисс Чепмен или миссис Спеллинг?» — и встретила пустой, ничего не выражающий взгляд, а ее мать ответила за нее, что миссис Сполдинг у них была в шестом классе, насчет мисс Чепмен она не уверена. «Но миссис Коретт у вас была, правда?» — спросила я. Кэрол улыбнулась — губы остались неподвижными, но темные глаза озарились. «Миссис Коретт, — медленно произнесла она, — миссис Коретт, да».

Через несколько дней боль уже нельзя было заглушить морфием, и Виола мягко, с нежностью сказала любимой младшей сестренке, что пора прекратить борьбу; та повернулась лицом к свету и взяла отца за руку. Кэрол умерла через несколько минут, сидя в своем удобном кресле, в окружении своих родных и своих кошек, любивших ее до последней минуты. И мне пришло в голову, что если я когда-нибудь умру (!) — да, я именно так и написала — я имею в виду, если я буду бояться умирать, что, вернее всего, и случится; я терпеть не могу отправляться в незнакомые края. (Вчера мой сынишка, играя с раздвижной дверью нашего дешевого шкафа, сказал: «Мама, она совсем такая, как в самолете» — и я подумала: да, она в самом деле похожа на дверь в туалет аэроплана, место, где столько раз панический страх подступал у меня к горлу, что само упоминание о нем заставляет желудок сжиматься. Нет, я не уйду тихо в ночь, я полагаю.) Когда я буду умирать, я не хочу, чтобы святые, или Иисус, или прочие большие шишки протягивали ко мне руку из сплошного сияния. Я хочу увидеть миссис Коретт в розовом платье с зелеными лягушками на карманах: пусть она поведет меня за руку и поставит в хоровод. «Птичка синекрылая, птичка синекрылая, лети в мое окошко, выбери девочку, клюнь ее в плечико».

Requiem eternam. Вечная переменка.

10

Снайперы

Мне было семь лет, когда я осенью 63-го года пошла в третий класс; в том же возрасте в тот же класс перешел Симор в рассказе «Шестнадцатый день Хэпворта 1924 года», напечатанном в «Нью-Йоркере» полтора года спустя, в 1965-м. Рассказ представляет собой письмо, занявшее собою почти весь номер журнала: семилетний Симор пишет его из летнего лагеря родителям домой. Он их просит прислать «некоторые» книги для него и для пятилетнего брата Бадд,и. В его список включены: полное собрание сочинений Толстого, «Дон Кихот» Сервантеса, «Раджа-Йога» и «Бхакти-Йога» Вивекананды, все произведения Диккенса, некоторые — Джордж Элиот, Уильяма Мейкписа Теккерея, Джейн Остин, сестер Бронте, «Китайская Materia Medica» Портера Смита, некоторые вещи Виктора Гюго, Гюстава Флобера, Оноре де Бальзака; избранное Ги де Мопассана, Анатоля Франса, Мартена Леппера, Эжена Сю; полное собрание рассказов сэра Артура Конан Дойла — список нескончаем.