Ромен Роллан - Татьяна Лазаревна Мотылева
Письма и еще письма. Роллан читал, отвечал, разыскивал, хлопотал, утешал, поддерживал, вбирая в себя муки и тревоги неизвестных ему людей. И все очевиднее для него становилось, что он не один, что он призван бороться, призван говорить от имени многих.
Он писал в январе 1915 года парижскому литератору Габриелю Сеайлю — в ответ на упрек, что он «изолирован» от событий войны и не может верно судить о них:
«Я не изолирован. Я никогда не был изолирован: это легенда, которую я не старался развеять, так как она мне удобна и облегчает мою работу. Думаю, что очень немногие люди в течение последних двадцати лет находились в Духовном общении с большим количеством лиц, чем я. А тем более — с начала войны. Если я сейчас поселился в Швейцарии, то именно потому, что здесь мне можно, как нигде, быть в контакте с умами всех наций. Здесь я могу держать руку на пульсе воюющей Европы…»
И в самом деле. Здесь, в Швейцарии, люди, которые приезжали из стран, где шла война, фронтовики, получившие отпуск для лечения, друзья и родственники военнопленных, обращавшиеся в Красный Крест, могли высказываться гораздо более откровенно, чем у себя дома. Здесь, в Швейцарии, было особенно очевидно, что о настроении народов воюющих стран, и особенно о настроении армий, нельзя судить на основании крикливых газетных передовиц. Возвращаясь домой после ежедневной многочасовой работы в Агентстве, Роллан обдумывал прочитанное и услышанное за день. И в дневнике появлялись записи:
«Из письма французского солдата, — оно получено в Агентстве 23 мая: он просит сообщить о судьбе его брата и родителей, о которых он ничего не знает с самого начала этого проклятого похода. «Если это будет еще долго длиться, я лишу себя жизни…»
Француженка, медицинская сестра, которая приехала с Восточного фронта, говорила два дня назад д-ру Ферьеру, что французы, и раненые, и врачи, почти все устали от войны и жаждут мира».
В первые недели войны Роллан склонен был думать, что международное социалистическое движение потерпело полный крах, целиком подчинилось милитаристским силам; отчасти именно поэтому он так настойчиво обращался к «интеллектуальной элите», возлагал надежда только на нее. Но уже в конце октября 1914 года он узнал о заявлении против войны, которое подписали Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Франц Меринг и Клара Цеткин. А немного времени спустя он записал в дневник:
«В Рейхстаге (начало декабря). Отважный Либкнехт, единственный, отказывается голосовать за военные кредиты. Его партия от него отрекается. Вся Германия оскорбляет и поносит его. Ему бросают в лицо, как ругательство, клички — «отщепенец» и «чужак». Да будет это для него впоследствии почетным званием!»
Карл Либкнехт внушал Роллану уважение и живейшую симпатию: ведь и он сам па собственном опыте постиг, что это значит — отстаивать свои убеждения наперекор бойкоту и травле. Каждое новое антивоенное выступление Роллана в «Журналь де Женев» вызывало бурю откликов. Вся официальная французская пресса обрушивалась на него с грубыми нападками. За оскорбительными статьями в печати следовали письма, чаще всего анонимные — одно яростнее другого.
Роллана подозревали в том, что он не француз, а швейцарец, а может быть, и немец. Его обвиняли в том, что он всегда предпочитал родной Франции чужие страны. И в том, что он, никогда не покидавший пределы Франции, после начала войны бежал в Швейцарию от воинской Повинности. Утверждали, что он вовсе и не был в штате Сорбонны, а за лекции ему платили слушатели в частном порядке. И что он, как профессор Сорбонны, получал «жирный оклад» от Французской республики, которую теперь предает. Ему издевательски советовали перейти в иностранное подданство, сменить имя Ромен на Жермен (германец).
Но приходили и другие письма — добрые, растроганные. Читатели благодарили Роллана и за роман «Жан-Кристоф», проникнутый идеями дружбы народов, и за мужественные статьи в «Журналь де Женев». Солдаты и офицеры-фронтовики, пленные, интернированные в ла-герях, просили писателя прислать его книги и номера женевской газеты с его статьями. Эм!бло, директор издательства Оллендорф, сообщал, что, к его удивлению, — хоть спрос на художественную литературу, вообще говоря, резко упал с начала войны, — «Жан-Кристофа» все время требуют в книжных магазинах, приходится выпускать том за томом повторными тиражами.
Редактор провинциальной газеты «Комба сосиаль» (из города Монлюсона) выразил благодарность Роллану за его смелые строки, которые он. перепечатал в своей газете. Монлюсон не так далеко от Кламси; приятно сознавать, писал редактор, что «апостол братства» — почти земляк! Роллан был тронут, — ему вспомнился прадед Боньяр, носивший в дни якобинской диктатуры звание «апостола свободы».
Отрывки из статьи «Над схваткой» перепечатала и профсоюзная газета «Батай сендикалист»; это вызвало приток сочувственных читательских писем в редакцию. «Скажите товарищу Ромену Роллану, — говорилось в одном из писем, — что мои друзья и я думаем, как он». Товарищ Ромен Роллан! Автора «Жан-Кристофа» еще никто не называл так…
Подобные свидетельства солидарности радовали и ободряли Роллана, но на первых порах их было не столь много. Более чем когда-либо ему было нужно доброе слово близких по духу людей. Он был доволен, что его младшие литературные собратья, находившиеся на фронте, — и Альфонс де Шатобриан и особенно Жан-Ришар Блок — часто и дружески с ним переписывались, хотя далеко не во всем были согласны с его антивоенными статьями. Эмиль Верхарн, охваченный яростной ненавистью к немцам, которые залили кровью его родную Бельгию, не разделял взглядов Роллана на войну, но тем не менее др самой своей смерти (в 1916 году) проявлял к нему самую искреннюю симпатию.
Зато глубокую обиду нанес Роллану Луи Жилле, давний почитатель и ученик. Перед войной он составил сборник избранных статей Роллана и написал к ним обширную
