Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Он был вторым по величине в Европе, уступая Королевскому флоту, но превосходя немецкие кригсмарине. Некоторые из французских кораблей отвечали самому передовому уровню и были лучше оснащены, чем британские суда. Окажись они в руках немцев, британским интересам был бы нанесен смертельный удар. И откровенно говоря, что могло помешать им оказаться у немцев? Все видели, с какой стремительностью гитлеровцы прорвали линию Мажино. Их танки могли угрожать повсюду.
Если Британия собиралась сражаться дальше, Черчиллю надлежало устранить риск, который представляли собой эти французские корабли. Имелось и дополнительное соображение. Если Британия твердо намерена сражаться, требуется показать всему миру, что у страны, возглавляемой Черчиллем, бойцовский характер, что Британия предпримет все необходимое для победы. Это было критично, ведь и дома, и за границей хватало скептиков.
Вспомните, сколь неустойчиво было его положение, как ему не доверяла Консервативная партия. Лидер лейбористской оппозиции Джордж Лансбери подал в отставку, потому что был против войны. Схожих взглядов придерживались и многие другие по обе стороны палаты общин. Палата лордов была переполнена жующими стильтон капитулянтскими мартышками[70] – архиумиротворителями вроде лорда Брокета, маркиза Лондондерри, лорда Понсонби, графа Денби, а также герцога Вестминстерского по прозвищу Бендор. Последний, яркий и очаровательный персонаж, как-то заявил, что «война была частью еврейско-масонского заговора». В те дни премьер-министр от тори должен был обращать больше внимания на взгляды герцогов и графов.
Эти квазиквислинги были не одиноки. Ричард Батлер, в то время заместитель министра иностранных дел, сказал шведскому дипломату, что считает необходимым пойти на сделку – если Гитлер предложит подходящие условия. Даже предполагаемый союзник и приятель Черчилля Бивербрук был за переговоры для заключения мира. В столице, как всегда, находилось множество людей, предпочитающих делать деньги, а не идти на войну.
Были скептики и среди близких к Черчиллю должностных лиц – наверное, это неудивительно, ведь многие из них до недавних пор работали под руководством Невилла Чемберлена. Личный секретарь Черчилля Эрик Сил брюзжал на своего начальника из-за его «проклятой риторики», он был одним из немногих людей, невосприимчивых к очарованию нового премьер-министра. «Позовите Сила[71], пусть он слезет со своих льдин», – бывало, говорил Черчилль.
Но хуже всего то, что сомневающихся хватало и в самой важной аудитории – в Белом доме и на Капитолийском холме. Американские избиратели с подавляющим перевесом были против участия в войне – согласно опросу, в соотношении тринадцать к одному. Президент Рузвельт ранее обещал, что «не вовлечет» Америку в какой-либо европейский конфликт, он понимал, что если нарушит обещание, то поплатится за это на президентских выборах в ноябре 1940 г.
В наши дни многие консервативные американские политики ритуально обличают Невилла Чемберлена и его слабохарактерный отказ противостоять Гитлеру. Понятие умиротворения стало у них чем-то вроде бранного слова – с полным на то основанием. Но стоит вспомнить, что в мае и июне 1940 г., когда британцы в одиночку оказывали сопротивление режиму, со всей очевидностью являвшемуся расистской и антисемитской тиранией, некоторые сенаторы Соединенных Штатов не стремились прийти на помощь, по крайней мере, не торопились с этим.
Американским военным министром был страстный изоляционист по имени Гарри Вудринг, который с 23 мая по 3 июня намеренно откладывал отправку морем в Великобританию военных материалов, списанных из-за переизбытка. Он настаивал, что эти товары нужно как следует разрекламировать, чтобы их мог купить кто угодно, прежде чем продавать их британцам. Как раз в тот момент британские солдаты умирали на побережье Дюнкерка, эта военная катастрофа была крупнейшей за век.
Сенатский комитет по иностранным делам блокировал продажу кораблей и самолетов, военное ведомство отказывалось передавать бомбы, за которые бедные французы уже заплатили, а сенатор по имени Дэвид Уолш сумел расстроить сделку, по которой британцы собирались купить двадцать торпедных катеров – они могли пригодиться ввиду угрозы морского вторжения нацистов.
Другие американцы, конечно, были полны сочувствия, среди них многие представители прессы и сам президент. Но Рузвельт был ограничен в действиях законами о нейтралитете и царившей в обществе атмосферой. Его нерешительность была также обусловлена понятной осторожностью. 15 мая – не прошло и недели, как он принял бразды правления, – Черчилль послал Рузвельту письмо, в котором просил о военной помощи в форме нескольких устаревших американских эсминцев.
Возможно, призыв был сформулирован недостаточно рассудительно. Черчилль просил, он умолял прислать эсминцы и завершил письмо скрытой угрозой: если Британия падет, то ничто не остановит Гитлера от конфискации всего британского флота и использования его против самих Соединенных Штатов. Отношения Черчилля и Рузвельта впоследствии стали ключевыми для хода войны, но при подготовке первого существенного послания за океан премьер-министр не предугадал, как отреагирует его корреспондент.
Рузвельт бегло прочитал сообщение и заключил из его упрашивающего тона, сочетающегося с неистовым отчаянием, что Британия, возможно, идет по пути всех остальных европейских стран, а в таком случае зачем же посылать ей эсминцы, если их пушки могут быть обращены против США?
Черчилль непреднамеренно сыграл против себя, он усилил, а не ослабил обеспокоенность Вашингтона в отношении британского коллапса. И был еще один международный наблюдатель, известный своими сомнениями по поводу Британии и ее способности сражаться, – французский адмирал флота Франсуа Дарлан.
Этот Дарлан был вспыльчивым типом, он настолько разъярился от неадекватной на его взгляд помощи, которую Британия оказывала Франции, что стал безусловным англофобом. Как-то его пришлось долго успокаивать и напоминать, что он сражается с бошами, а не с ростбифами[72]. Он виделся с Черчиллем во время тех зловещих похоронных встреч в начале июня и заверял, что французский флот не достанется немцам. Но можно ли было верить слову Дарлана?
Даже если он был человеком чести и считал немыслимым, что его корабли будут использоваться немцами, уже произошло множество событий, которые считались немыслимыми. Как только флот будет в досягаемости немцев, ничто не помешает им поднять на этих судах нацистский флаг. Черчилль не намеревался идти на такой риск.
Некоторые историки подвергли действия Черчилля резкой критике. В своем увлекательном исследовании Ричард Лэмб утверждал, что Черчилль был слишком жесток и порывист, что он должен был дать больше времени своим адмиралам для улаживания проблем с французами. По мнению Лэмба, Черчилль подчистил официальную историю после войны – воспользовавшись тем, что снова стал премьер-министром в 1951 г., – и, по существу, задушил критику своей «бойни».
Несомненно, Черчилль управлял всем процессом и словно бульдозер подталкивал события. Как только Франция пала, его стала преследовать мысль о риске, который представляли эти изящные по очертаниям, быстроходные и современные французские корабли. На заседании кабинета военного времени 22 июня Черчилль отмечал достоинства «Ришелье», «Жана Бара» и других судов. Он призывал разбомбить их или запереть в гаванях с помощью британских мин. Капитаны кораблей должны сдаться, иначе будут считаться предателями.
Галифакс возглавил остальных членов кабинета и пытался успокоить Черчилля, заявляя: «Необходимо приложить усилия, чтобы переговоры привели к успеху». Но два дня спустя Черчилль снова взялся за старое. Вступило в силу перемирие между Германией и Францией, то есть последняя выбыла из войны. Как же поступить с этими проклятыми кораблями?
Но теперь и флотские начальники присоединились к кабинету, возражая против насилия по отношению к французам. Даже первый морской лорд сэр Дадли Паунд, обычно всецело поддерживающий Черчилля, сказал, что не может рекомендовать операцию против них.
Но Черчилль упорствовал словно бык, бодающий амбарные ворота. Британские адмиралы собрались на совещание в Гибралтаре, где также могли высказаться вице– и контр-адмиралы наряду с офицерами связи, прикомандированными к французским портам в Северной Африке. Хорошей ли была идея подготовки какой-либо операции против французского флота?
Нет, сказали эксперты, то есть люди, находившиеся непосредственно на месте событий. Даже угроза применения силы станет «катастрофичной» и, скорее всего, настроит французов против англичан. Но возражения были тщетными. Черчилль растоптал сомнения других с автократическим безразличием. На данном этапе, как считает Лэмб, Черчилль поистине стал военным диктатором.
