Весь Валентин Пикуль в одном томе - Валентин Саввич Пикуль
— Начал сегодня «Павел»… тэ-экс! А какой из дредноутов по диспозиции может открыть огонь по зачинщику «Павлу»? Никто ему не ответил — все уткнулись в тарелки.
— Нет, — сказал Непенин, не найдя ни в ком поддержки, — я не стану проливать кровь на рейде. Пусть уж лучше льется моя…
Толпа матросов уже ломила со льда по трапам на «Кречет», напором тел расшибали двери. Бежали по коврам… ближе, ближе…
— Непенина! Где адмирал?
Комфлот поднялся. Нет, это не убийцы. Это пока депутаты. Он не сразу понял, что они сейчас хотят от него. Матросы просили дистанционные трубки для кормовых орудий:
— Дайте! По льду движется пехота, чтобы усмирять флот. Мы эту крупу раздробим картечью… Кто посмел вызвать солдат с берега?
— Я не вызывал. А трубки возьмите…
На прощание депутаты ему заявили:
— Вы не волнуйтесь. Возле погребов — усиленные караулы. Мы и сами боимся провокаций. Служба у нас продолжается по уставу…
На крейсерах волнения перешли в бурные взрывы патриотических ликований. Там кричали «ура России» — и даже качали офицеров. Они взлетали на матросских руках, с высоты палуб виделся им рейд, молчаливые остовы дредноутов, на которых офицеров никто не качал. Там их убивали, там штыками загоняли их в норы казематов.
Непенин сказал, растирая в ладонях лицо:
— Когда закончится эта галиматья?
К ночи уже вся эскадра примкнула к восстанию.
— Утром начнем подсчитывать убитых, — распорядился Непенин. — Попытаемся воздействовать на матросов, чтобы освободили офицеров из-под ареста. Неужели в Питере власть — голая фикция, неужели не могут нажать на флот? Вот Керенский… прислал! Филькину грамотку о доверии масс к моей особе… подтереться ею!
Всю ночь шла стрельба и гудели палубы от митингов.
Под утро вошел к комфлоту Ренгартен — серый, небритый.
— Вот последнее, что мы имеем, — сказал и вышел…
Непенин взял брошенную им квитанцию:
«Вся команда судов, потерявшая к Вам доверие, требует временного прекращения издания Ваших приказов и телефонограмм, которые будут только двоить и ухудшать создавшееся положение. У команды (эскадры) временно организуется Комитет, который и будет управлять впредь до установления полного порядка…»
* * *В это утро комфлот встал над самым провалом пропасти.
Он заглянул в ее черноту и смрад, и ему стало плохо.
Андрей Семенович Максимов, сидя под арестом на «Чайке», догадывался, что творится сейчас на эскадре. В любую минуту могла распахнуться дверь, оттуда выставится дуло винтовки — и грянет завершающий выстрел… Максимов в эту ночь — честнейше! — спрашивал у себя: «Правильно ли я жил? Был я виноват или не был виноват?»
Ну, вот. Кажется, за ним идут… Слышны шаги. Сочно бряцают по трапам винтовочные приклады. Значит, сейчас будут убивать. Адмирал встал. Подсобрался. Застегнут. Пальцами он поправил воротник. Что у него тут? Портсигар. Бумажник. Деньги. Все это уже стало чужим, далеким и ненужным… «Ну что ж!»
Взвизгнули дверные задрайки. Провернулись дог-болты. Резиновая прослойка, отсырев на море, громко чмокнула, будто целуя входящих, и станина двери с грохотом откатилась в сторону.
Высоко задрав ногу над комингсом, вошел… Павел Дыбенко.
На адмирала смотрел люто. В руке — наган. За пазухой — «смитт-вессон». На ремне — две бомбы. Офицерский кортик сбоку.
— Прошу, — сказал. — На митинг.
— С каких это пор митинги стали лобным местом?
— Балтийский флот оказал вам особое доверие…
— Что вы сказали? — спросил Максимов.
— Резолюция такая от эскадры, чтобы вы флотом командовали. Прощу на митинг, а потом… смещать Непенина станем!
На палубе «Чайки» было не протолкнуться — полно матросов, солдат, офицеров разных, которых Максимов и в глаза не видел.
— Это ваши избиратели, — сказал Дыбенко, размахивая наганом. — Дорогу адмиралу! Первому адмиралу революции… ура, ребята!
— Уррра-а! — захлестывало и другие корабли рейда.
Оркестры исполнили, для бодрости «Янки дудль дэнди», потом рейд заполнило торжеством «Марсельезы». Андрей Семенович сделал под козырек, его прошибла слеза.
Дыбенко указал ему наганом, где встать:
— Говорите.
Адмиралу было сейчас не до слов, но он собрался с духом:
— Не вы ли арестовали меня? Вы… А теперь голосованием вознесли на высокий пост. Я надеюсь, что это не стихийный порыв, но обдуманное решение. Если я выбран народом, я — адмирал народа! — исполняю волю его. Я не злопамятен. Не сержусь, что мне скрутили руки и повели под арест… Дело свободы дороже всего. Я с вами. Был вчера. Есть сегодня. И буду завтра!
На автомобиле — под красным знаменем — его везли по городу. За спиною Максимова, принимая на себя приветствия толпы и грозя всем наганом, ехал мрачный, как сатана, Павел Дыбенко. Замкнул лицо в безулыбье, бескозырка — на ухо, бушлат нараспашку, грудью на мороз, а на ленточке Дыбенки — краткое «Ща», которое издали читалось всеми как «Ша!».
— Дорогу адмиралу! — покрикивал. — Эй ты, рыжий, задавим! Береги свою жизнь — еще пригодится.
* * *— Итак… — начал Максимов, всходя на «Кречет».
— Итак, — прервал его Непенин, — я уже обо всем извещен. Что ж, поздравляю вас, Андрей Семеныч… выдвинулись на революции!
— Стоит ли язвить, Адриан Иваныч?
— Я не язвлю. Вчера вас арестовали. Сегодня поставили комфлотом. Смотрите, как бы завтра они вас не повесили!
— Выборных не вешают, — круто вмешался Дыбенко.
