Лучано Паваротти - Мой мир

И все-таки она отказалась. Я заявил, что считаю ее поступок недостойным профессионала. В ответ прозвучало, что это я поступаю не как профессионал, прося ее петь песню с другим исполнителем. Мы продолжали ее упрашивать — безрезультатно. Наконец певица сказала: «Я настаиваю, чтобы вы покинули мою комнату». Не знаю, что на меня нашло (обычно я бываю очень вежлив), но я ответил, что не выйду (эта дама меня просто довела).

Она спросила: «Правильно ли я понимаю ситуацию? Я попросила джентльменов уйти из моей гримерной, а они отказываются?» Мы подтвердили. Тогда певица вскочила, пронеслась мимо нас и вышла. Она отправилась прямиком в гостиницу, собрала вещи и уехала. Больше о ней мы не слышали.

Кажется, я никогда не позволял себе подобного со своим менеджером. Но если я и сделал что-то дурное по отношению к нему, Бог послал мне в наказание эту даму.

Глава 9: МЕШОК НЕПРИЯТНОСТЕЙ

В основном моя жизнь похожа на жизнь любого другого человека. У меня тоже есть свои проблемы — и личные, и профессиональные. Это только кажется, что если я добился успеха в сложной профессии, то у меня нет трудностей. Разумеется, это не так. Вы преодолели свои финансовые затруднения, но скоро оказывается, что деньги — это не главное (конечно, когда у вас их нет совсем — это проблема). Так вот, у вас нет финансовых трудностей, вы достигли определенного уровня стабильности и вдруг убеждаетесь, что у вас еще столько проблем!

Одна из главных целей исполнителя-вокалиста — делать людей счастливыми. Мне часто приходят письма, авторы которых рассказывают, как они были несчастны, подавлены, некоторые даже помышляли о самоубийстве. Но вдруг, услышав по телевидению мое пение, они почувствовали себя лучше. Может быть, всего на несколько минут, но у них изменилось отношение к жизни. Когда я слышу такое, можете себе представить, что я чувствую? Быть в состоянии хоть немного помочь незнакомому человеку в беде или отчаянии, это просто здорово.

Наверное, многие хотели бы от меня услышать именно это — люди не хотят знать, что у меня тоже бывают неприятности. Но разве такое возможно? Ведь моя жизнь так не похожа на их жизнь!

Если вы, читатель, один из тех, кто хочет знать только о счастливой и благополучной стороне моей жизни, то специально для вас я выделил воспоминания о своих бедах в особую главу: переживания, несчастья, прочие неприятности — все то, что было не так, как мне хотелось бы. Я поместил их вместе в один «Sacco di guaios» («мешок неприятностей»). И если вам по душе слушать только о хорошем, о том, что удавалось, можете пропустить эту печальную главу и перейти к следующей.

В моей жизни случались страшные события. Главные — это серьезное заболевание младшей дочери Джулианы и смерть одного из старых друзей — Эмилио Кохи. Были также и профессиональные трудности, такие, как неудачное выступление в «Дон Карлосе» в «Ла Скала», скандал с фонограммой на концерте в Модене (о котором я рассказал в предыдущей главе). Это те самые случаи, которые обсуждались прессой. Мне же хочется рассказать о них самому. Не для того, чтобы оправдаться, а чтобы исправить преувеличения, допущенные в газетах.

Есть еще одна причина, почему я хочу рассказать об этих неприятностях. Очень часто книги, подобные моей, превращаются в перечень побед, когда один успех следует за другим: «А затем меня горячо принимали в Барселоне…» Такое изложение событий не только скучно — это лишь часть жизненной правды. Ни у одного человека карьера не складывается гладко. Как и личная жизнь. И если в книге описаны только триумфы, то кто же ей поверит?

Начну с того, как меня «зашикали» в 1993 году в «Ла Скала». Я давно мечтал поработать с Риккардо Мути, поскольку считаю его одним из великих дирижеров вообще и, конечно, одним из величайших дирижеров в итальянской опере. Когда весной того года я пел в Вене, Мути был там. Мы договорились встретиться и вместе пообедать. Мути рассказал, что собирается дирижировать оперой «Дон Карлос» в «Ла-Скала» и предложил мне участвовать в его постановке.

Меня увлекло это предложение: оно означало не только возможность поработать с Мути, но и новую для меня роль, которую я был рад подготовить. В то время секретарь Джуди Ковач часто сетовала на мою лень и потому всегда приветствовала любые начинания и новую серьезную работу.

Осуществлению этого плана могла помешать одна проблема: когда мне предложили спеть в «Дон Карлосе», я в то время уже дал согласие петь в «Лючии ди Ламмермур» в «Метрополитэн-Опера» под управлением Джеймса Левайна. Контракт был подписан, набрали участников постановки, согласовали графики их выступлений.

До премьеры «Лючии» оставалось всего четыре месяца. Я позвонил Джеймсу Левайну и рассказал о новом предложении, спросив, не освободит ли он меня от обязательства петь «Лючию». Он проявил понимание и согласился на это. (Может быть, случившееся со мной в «Ла Скала» было наказанием за то, что я так обошелся с «Метрополитэн»?)

Как обычно, все эти четыре месяца я был очень занят. В то лето в Пезаро, во время отдыха, который я намеревался посвятить разучиванию роли, меня отвлекали всевозможные совещания по поводу конноспортивных соревнований, предстоявших в сентябре. На репетиции в Милан я приехал недостаточно подготовленным, и, как результат, на премьере у меня были огрехи в исполнении.

Газеты писали, что я «сломался» на высокой ноте. Это вовсе не так. Признаюсь, что ошибка произошла, но это было «uno strisciamento». (Кажется, для такой ситуации в английском языке нет соответствующего слова — это когда голос уходит, и на одной-двух нотах ты звучишь, как придушенный петух.) Это не была верхняя нота. Но именно по тому, хорошо или плохо тенор берет высокие ноты, судят о певце. Не стану утверждать, что подобного со мной не могло случиться. Вовсе нет. Скажу только, что, скорее всего, это было результатом недостаточной подготовки и вовсе не зависело от состояния моего голоса в то время. Меня могут спросить, какая связь существует между недостаточно выученной партитурой и плохим звучанием голоса? (Представляю, как говорят: «Если делаешь ошибку в партии и берешь неверную ноту, это не означает, что нота плоха».)

Так вот, между музыкальной подготовкой роли и качеством звука существует прямая зависимость. Каждому певцу это хорошо известно. Если не уверен, какую именно следующую ноту надо петь, то начинает подводить голос. Неуверенность в роли рождает неверный звук.

Я говорю все это не в свое оправдание: «logginisti» — зрители на галерке в «Ла Скала» и в других оперных театрах, прямо-таки живущие оперой, — правы, освистав меня. Они заплатили большие деньги, чтобы послушать меня. И когда за их же собственные деньги я не спел хорошо, то они имеют безусловное право быть недовольными. Если же я хочу, чтобы мне аплодировали за хорошее пение, то должен петь иначе.