Жак-Ив Кусто - В мире безмолвия

Вытащив кита на палубу, мы увидели на его туше зияющие раны – следы акульих зубов. Громадные куски мяса весом в десять-пятнадцать фунтов были словно срезаны ножом вместе с покрывавшей их кожей в дюйм толщиной: как только нас выручила шлюпка, акулы немедленно набросились на легкую добычу.

Судовой врач Лонже впервые в жизни орудовал своими инструментами над такой тушей. Он вскрыл скальпелем брюхо кита, и на палубу хлынул целый поток непереваренных слизистых кальмаров весом около трех фунтов каждый, среди которых было немало совершенно неповрежденных и даже живых. В складках желудка бутылконоса лежали тысячи черных кальмаровых клювов.

Я невольно подумал о загадочном слое в глубине. Обед кита и – черточки, нарисованные эхолотом… Конечно, это могло быть чисто случайным совпадением, о каких-либо достоверных доказательствах и говорить не приходилось. Однако я никак не мог отогнать от себя мысленное видение, в котором киты, погрузившись в мрачную бездну, до таинственного слоя на глубине тысячи двухсот футов, паслись на невиданном лугу, поросшем миллионами кальмаровых щупалец.

По пути в Дакар нам попалось стадо дельфинов. Дюма угодил одному из них в спину гарпуном. Дельфин заметался, словно собака на цепи, окруженный своими друзьями, которые проявили отчетливо выраженное чувство солидарности. События повторялись с той лишь разницей, что на месте бутылконоса на этот раз был дельфин. Дюма и Тайе нырнули в море; гребцы в шлюпке не спускали глаз с их пузырей.

Я наблюдал, как дельфин плывет на привязи, словно ягненок, выставленный охотником для приманки львов. Акулы не замедлили явиться. Это было жестоко с нашей стороны, но мы занимались важным исследованием, которое нужно было довести до конца.

Акулы кружили вокруг дельфина точно так же, как незадолго до этого вокруг нас. Стоя на палубе, мы обсуждали трусливое поведение этих бестий. Обладая невероятной силой, совершенно нечувствительные к боли и вооруженные страшнейшим оружием, они тем не менее никак не могли решиться пойти в атаку. Впрочем, какая там атака! Умирающий дельфин был совершенно безоружен в окружении коварных разбойниц.

Под вечер Дюма добил его. Немедленно одна из акул набросилась на убитое животное и вспорола ему брюхо, подав тем самым сигнал остальным хищницам; вода окрасилась кровью. Они не вгрызались в добычу и не трепали ее – просто отхватывали на ходу большие куски, словно то было сливочное масло, даже не замедляя движения.

Акулы никогда не развивали решительного наступления на нас, если не считать атакой маневры серой красавицы и голубой пары. Не утверждая ничего окончательно, мы вместе с тем склонны считать, что акулы предпочитают атаковать объекты, плавающие на поверхности моря. Именно здесь хищницы обычно находят себе пищу: больную или раненую рыбу, отбросы с проходящих судов. Те акулы, с которыми мы встречались, подолгу присматривались к плывущему под водой человеку, явно видя в ныряльщике какое-то опасное существо. Известную устрашающую роль играли и выпускаемые нашими аквалангами воздушные пузырьки.

Насмотревшись, как акулы продолжают невозмутимо плыть с пробитой гарпуном головой, с зияющими ранами в теле и даже после сильного взрыва в непосредственной близости от головного мозга, мы перестали возлагать какие-либо надежды на оборонительные качества ножа. Тогда уж лучше пускать в ход «акулью дубинку» – прочное деревянное копье в четыре фута длиной, усеянное на конце острыми шипами. Идея заключается в том, что шипами надо упереться в шкуру наступающей акулы – так дрессировщик отгоняет льва при помощи обыкновенного стула. Шипы не дадут дубинке соскользнуть; в то же время они не вопьются настолько, чтобы раздразнить хищницу. Таким образом ныряльщик получает возможность сохранять необходимую дистанцию между собой и противником.

Нам проходилось сотни раз нырять с привязанной к кисти руки дубинкой в кишащие акулами воды Красного моря. Однако дубинка так и не нашла себе применения на практике, поэтому легко может оказаться, что это всего-навсего еще одно теоретическое оборонительное средство против этих существ, недоступных человеческому пониманию.

Глава тринадцатая. ПО ТУ СТОРОНУ БАРЬЕРА

В большинстве случаев [32] мы ныряли, преследуя специальные цели: осмотр затонувших судов, разминирование, физиологические эксперименты. Однако иногда нам удавалось вырвать часок на то, чтобы просто побродить под водой, полюбоваться переливами света и игрой красок, послушать причудливые подводные звуки и насладиться ласковым прикосновением воды. Вот тогда-то мы оказывались в состоянии по-настоящему оценить все преимущества, связанные с возможностью преодолеть барьер между двумя стихиями, тончайший молекулярный слой, который является, по существу, подлинной стеной. В самом деле, сколько труда стоило человеку одолеть эту преграду! А посмотрите на рыб! Будучи извлечены из привычной среды, они своими широко раскрытыми ртами красноречиво говорят нам о взаимном отчуждении воды и воздуха.

Одним из величайших наслаждений, связанных с купанием в море, является – о чем многие, вероятно, и не задумывались – то, что вода освобождает нас от повседневного бремени земного тяготения. Люди и другие позвоночные, живущие на земле, тратят немало энергии на постоянное поддержание своего тела в соответствующем положении. Море снимает с вас эту обузу. Воздух в ваших легких обеспечивает вам плавучесть, и с ваших членов сваливается огромная тяжесть; вы отдыхаете так, как не отдохнете ни в какой постели.

Широко распространено мнение, будто толстые люди держатся на воде лучше, чем худые. В самом деле, жировой слой весит несколько меньше, чем мышечная ткань, однако наблюдения, проведенные нами над худыми и полными людьми, показали, что вторые далеко не всегда обладают лучшей плавучестью. Очевидно, дело тут в том, что у толстых людей обычно меньше объем легких. Интересно, что новичку привешивают на пояс больший балласт, чем опытному ныряльщику с тем же «водоизмещением». Новичок, взволнованный и побаивающийся, невольно набирает в легкие лишний воздух, который и приходится уравновешивать дополнительным балластом. После нескольких погружений он привыкает дышать нормально и обнаруживает, что перегружен. Он начинает постигать, как важно уметь использовать вес воздуха в легких, регулируя собственное дыхание, что фактически позволяет ему изменять свое «водоизмещение» на величину от шести до двенадцати фунтов.

В мире, где отсутствует вес, ныряльщику приходится привыкать к необычному поведению неодушевленных предметов. Если у него сломался молоток, то металлическая часть уходит вниз, а ручка всплывает вверх. Весь подводный инструмент необходимо соответственно уравновешивать, чтобы он не улетел в каком-нибудь направлении. К ножам приделывают пробковые ручки. Кинокамера весом в семьдесят фунтов имеет достаточно воздуха в кожухе для того, чтобы стать невесомой. Инструмент надо балансировать особенно тщательно, потому что достаточно малейшего «довеска», чтобы нарушить собственное равновесие ныряльщика. В начале погружения сжатый воздух в одном баллоне акваланга весит три фунта. По мере его потребления ныряльщик с каждым вдохом весит все меньше. В конце концов баллон приобретает подъемную силу в три фунта. При правильном расчете ныряльщик уходит под воду несколько перегруженным, что вполне логично, поскольку ему нужно опускаться вниз. К концу он уже немного недогружен – опять вполне естественно, так как ему надо всплыть.