Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

Окруженные стражей стрелецкой, брели колодники — выпрашивали подаянье […] Кто бросит тюрьмарям пирог обкусанный, кто яблок-заедок, кто — чего.

Чай, блистая серебристым крылом, с суматошным криком гонялся за чайкой.

Скуластый сохарь трудился на поле, вспарывая чрево земли еловым суком.

Скорец (гонец); тамцы (там живущие); размир (раздор); храбрачи; смелачи.

При жизни автора «Гуляй Волга» вышла шестью изданиями.

И все же работу над книгой он считал незаконченной, намереваясь вернуться к ней, чтобы положить «последние краски и жары» («жар» в терминологии древнерусских живописцев — блик).

За пределами опубликованного текста осталось много собранного фактического материала, обдуманные и отраженные в различных набросках и художественно завершенные фрагменты.

Поэтическая угадка, фантазия, дерзость и беззаветная любовь к своему труду в соединении с глубоким знанием и глубоким мастерством — вот, думается мне, вернейший путь к созданию большого полноценного образа.

Эти слова принадлежат Артему Веселому и в полной мере относятся к образам, созданным им в романе «Гуляй Волга».

По отношению к персонажам «Гуляй Волги» слово «образ» не только литературоведческий термин. В самом деле, всякий человек, появляющийся на страницах романа, написан так образно, что запоминается надолго. Это относится и к эпизодическим действующим лицам, таким, как приказчик Строгановых Петрой Петрович — беглый монах, «грамотей и пройдоха» или охотник Ях, который хитрее и сильнее всего, что вокруг «бегало, ползало, плавало и летало», или Алга — одна из немногих женщин в книге — жена охотника Яха. Своеобразно протестует она против освященного веками обычая ее племени, разрешающего многоженство. Чтобы оборвать песню мужа, в которой он поет о том, как приведет в свой чум новую жену, Алга «выхватила из кипящего котла кусок мяса и сунула ему в раскрытую пасть».

Даже те, кто не наделен автором именем, щедро наделен индивидуальностью; например, «мученый мужичонка с козлиной мордой и глазами, полными печали», который от лютого голода подался «бурлаковать», но и не впрягшись еще в бурлацкую лямку «разбился ногами» и, горько вздыхая, присыпает пылью сопревшие язвы. Он больше не появится на страницах книги, но нетрудно представить, что ожидает этого бедолагу.

Ватага Ермака («товариство», «дружина») — казацко-бурлацкая вольница — это не фон, на котором развертывается действие, она сама активно действует. Масса не безлика, для ее изображения Артем Веселый с большим мастерством пользуется художественным приемом речевой характеристики. Реплики персонажей романа так выразительны, что автору нет нужды расписывать их по ролям.

Казаки, понуждаемые Ермаком, решают важный вопрос: поскольку они потеряли многих товарищей убитыми и погибшими от болезней и всяческих лишений и остались «в малой силе», то не лучше ли завоеванную ими Сибирь отдать под руку московскому царю.

— Не миновать нам, светы атаманы, идти к царю с покором — корму просить, зелейного припасу просить, людей в Сибирь просить…

— Удумал, голова трухлявая! Придут воеводы на наших костях пировать, будут тут сидеть да бороды отращивать. Не горько ли? […]

— Отойдем в отход на Волгу, да там как-нибудь свой век изживем.

— А Сибирь бросать?

— Провались она!

— Э-э, нет братку! Такими кусками прошвыряешься.

— Не нам, так нашим потомцам пригодится, что добыто саблей, то наше.

— Наше!

— Сибирь бросать жалко. Сколько мы тут своей крови уронили!

— Было б нам, Микитка, загодя на Волгу сбежать…

Не день и не два судили-рядили гулебщики, да, сложившись разумом, и не без стона порешили — слать в Москву поклонных соболей.

Центральная фигура «Гуляй Волги» — Ермак.

Артем Веселый, в полном соответствии с присущим фольклору вниманием к внешнему облику героя, несколько раз возвращается к портрету Ермака. На протяжении повествования добавляются новые и новые штрихи: «чернобородый казак, похожий обликом на турка»; «не молод и не стар — самый в соку — мастью черен, будто в смоле вываренный, и здоров, здоров, как жеребец»; «сила распирала его, тугие кудри на голове вились из кольца в кольцо». На атамане «остроконечная с заломом шапка, малиновый верх; длиннополый, сшитый из черных жеребячьих шкур яргак с двойными рукавами, — одни надеты, другие болтались для красы»; «панцирь Ярмака — царя подарок — бит в пять колец мудростно, длиною в два аршина, в плечах с четвертью аршин, на груди и меж крылец печати царские — златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная на три вершка».

В начале повествования Ермак всего лишь атаман небольшой ватажки, человек «веселого и бешеного нрава», которому «скушно на Дону, а на Волге тесно», и его «сила поразгуляться просится».

Но Ермак, безусловно, обладает всеми качествами вожака, именно его выбирают казаки коренным атаманом. «Я сердитый», — предупреждает он, обретя власть над большой дружиной. И эти слова лишь в малой степени отражают беспощадность, а порой и жестокость атамана.

«Полон дикого своеволья и напористой силы, Ярмак не щадил ни своих, ни чужих костей». Не щадил он и жизней своих сотоварищей, если того требовали обстоятельства. Потрясает своей жесткостью сцена казни «самых языкастых». Однако Артем Веселый показывает, что не властолюбие и не бессмысленная жажда крови движет Ермаком. Он вполне ощущает ответственность за доверившихся ему людей, а в условиях сибирского похода развал дисциплины обрекает на верную гибель всех. Что касается приемов, какими Ермак пресекает попытки «размир чинить», то надо помнить, что жестокость была обычным явлением в эпоху Ивана Грозного. Сам царь — грозный, его воеводы немилосердны к вольным казакам: «где поймают — там и языки урезывают, ноздри рвут, батогами бьют, на дыбу дыбят», казаки немилосердны к «сибирцам», а те платят им той же монетой.

Артем Веселый показывает и разное отношение казаков к Ермаку: одни поддерживают его безусловно, другие лишь потому, что «страхом одержимы». Но есть среди казаков и такие, чьи головы лишь до поры «послушны и поклонны», они видят в атамане не сотоварища, а стоящую над простыми казаками силу, под стать той, от которой они бежали на Дон и Волгу.

Однако Ермак, утверждая, что «ватага крепка атаманом», тем не менее подчеркнуто не ставит себя выше казачьего «круга»: почти ни один важный вопрос не решается им единолично, он не навязывает дружине своего мнения, а обращается к «вольному буянству»: «Думайте, что будем делать?.. Думайте, чем будем свои головы кормить?.. Думайте, как будем воевать?»