Александр Иванов - Неизвестный Олег Даль. Между жизнью и смертью
Сегодня я, наверное, так бы и кончил картину. А тогда Даль меня просто поразил. Вот такая была странная вещь при первом «столкновении».
Я записал Эдуарда Хиля — и выбросил, потому что это было невозможно. И в результате кто-то из драматических актёров это делал. Но — не Даль…
Пять лет спустя была история с пробой Олега в мою картину «Рассказ о простой вещи». От этого сохранилась только одна фотопроба — даже не костюм ещё…
Вещь эта — одна из лучших в ранней прозе Бориса Лавренёва, его ещё «живого» периода. Когда я взялся в 1974 году за экранизацию, мне показалось, что это должна быть история трёх молодых людей в Революции — трёх интеллигентов. Большевика Орлова, который остаётся в оккупированном белыми городе под маской Леона Кутюрье. Поручика Соболевского, который понимает всю безнадёжность этой внутренней драки под названием гражданская война и ощущает в Орлове иную шкалу, оценку человеческих ценностей, которая выше классовых. И полковника Тумановича, кадрового офицера, который прошёл империалистическую войну.
На роль Орлова я пригласил Андрея Миронова, тогда известного по всяким «Бриллиантовым рукам» и «Берегись автомобиля». Олега Даля — на роль Соболевского. А на роль Тумановича — Игоря Квашу. Мне казалось, что это очень интересный «аккорд». Я считаю, что актёры всегда должны строить роли в ансамбле друг с другом, добиваясь оркестрового звучания. Не просто «это играет Даль», а «это может играть Даль, но не с каждым». Эти три человека могли сосуществовать вместе.
А в результате всё было поднято по уровню возраста. Все герои стали мощнее, мягко говоря, а в возрастном плане — привычнее для восприятия обывателей. Соболевского играл тоже Олег, но Борисов — актёр, не нуждающийся в представлении. Армен Джигарханян играл Орлова-Кутюрье, и Михаил Глузский — Тумановича. Но это был «аккорд» других актёров…
Возвращаясь к Олегу. Даль — белый контрразведчик?
У нас бытует представление, что кожанка — сугубая принадлежность чекиста. А насчёт будёновки мы все уверены, что её Семён Михайлович нарисовал! А это был эскиз известного русского художника (чуть ли не Ивана Билибина!), изображавший шлем славянского витязя и сделанный для Русской армии. Это потом уже подсуетились каптернамусы Первой конной, и шлем стал будёновкой и символом красного периода Гражданской войны. Так же и кожанки. Их носили русские офицеры — лётчики, самокатчики — так называли экипажи броневиков.
Так вот, на пробе Олег стал мне говорить:
— Давай сделаем кожанку… Ты знаешь… У него обожжены глаза… Он же прошёл фронт?.. Так… Полевая фуражка… Кокаин… Контужен… Дёргается! Обожжены глаза?.. Давай, сделаем ему такие синие очочки — тогдашние… А потом я их сниму… очки эти… а там… увидят мои больные веки. Это значит, что… Ну, не просто же я — «злой»!..
И пусть всё это были внешние вещи, но на этой единственной фотографии всё и сохранилось! И всё это были не мои предложения. Говорю абсолютно честно. Даль сам «собрал» своего поручика Соболевского: не просто «белогвардейскую сволочь», а человека, измождённого всем этим временем.
Потом была кинопроба Олега — очень интересная! Затем — проба Андрея Миронова — просто поразительная…
С этим я и отправился к Худсовету, предложив свой вариант. Мне казалось, что это гораздо интереснее позиционно, нетрадиционнее. К чести нашего ленфильмовского Худсовета, все пробы прошли блестяще.
А после этого из Москвы приехала одна из дам — руководительниц творческого объединения «Экран» — Стелла Жданова. И, просмотрев пробы, зарубила всё на корню. Помню, очень долго объясняла мне, что «советское телевидение — это государственный дом» и т. д.
Я, конечно, и бился, и боролся. Но… В основном её не устроил Миронов как человек, скомпрометировавший себя комедийными ролями и совершенно не годящийся на роль большевика, да ещё мучающегося сомнениями. А я понимал, что, если не будет играть Миронов, — меняется вся ситуация! Не может тогда играть и Даль…
— Ну, а кто там у вас есть ещё?
Ничего не имея против Джигарханяна, Борисова и Глузского, я назвал их троицу.
— Вот, вот, вот! То, что надо. Вот их и снимайте. Или — никого.
Встала и ушла, шурша каракулевым манто…
Считаю, что Олег не сыграл своей главной роли — Гамлета. Но это моя точка зрения. При всём том, что Даль, как и мой двоюродный брат Андрюша Миронов, сделал очень много и в кино, и на сцене, и на телевидении. На время и систему сейчас свалить можно очень многое, что теперь и делают в связи с их именами. Но факт остаётся фактом: на театре Олег мог сделать гораздо больше и мощнее. Гамлет — это его роль! Он мечтал её сыграть и много мне об этом говорил.
У меня всегда было немножко странное ощущение недопонимания его. Мне казалось, что я его знаю. Потом вновь увидимся, и я себе говорю: «Господи, да Олег — совсем другой!» А когда мы познакомились, первое ощущение было, что он — вообще просто хулиган! Я вот старше Олега по возрасту. И хотя не могу сказать, что был в жизни благополучным человеком, но вдруг видел, что он — мудрее! Философ! Вдруг в этом человеке открывались совершенно новые для меня грани. И не могу сказать, что я его «узнал».
В Репине в феврале 1980 года… Видимо, его вообще очень интересовали люди масштаба Паганини: мистика человека, творящего о себе самом легенду. И вот тогда он мне читал стихи. И опять меня поразило, что я как-то этого в нём не знал…
Тридцать летя занимаюсь этим странным делом, которое называют режиссурой. Видимо, режиссёр в какой-то мере ещё защищён актёрами. Закрыт ими, хотя и «обнажён» даже больше, чем писатель. «Обнажённость» же актёра — постоянная! Тем более — в кино, где он вынужден постоянно заниматься «стриптизом» под глазом камеры. Лицо, руки, характер, душа — всё в творческую печку! Ты сам — материал, ты сам — художник.
И вот Олег, при его известности и биографии, на мой взгляд, был чрезвычайно ранимым человеком: всё время с обнажённым, немного болезненным самолюбием. Думаю, что мы все его не знали, несмотря на все роли, которые им сыграны. Вообще мы не знаем друг друга. А когда человек ещё и очень талантлив — это, как горизонт: чем ближе к нему подходишь, тем дальше линия.
Рискну опять обратиться к фильму «Никколо Паганини», к его истории. И не потому, что «тяну одеяло на себя», а потому, что это имеет прямое отношение к Олегу.
Ещё до моей случайной встречи с Далем, до его странного, немного небрежно брошенного предложения, дело было так. Нас, нескольких режиссёров «Ленфильма», пригласили на Гостелерадио, где предложили темы телевизионных фильмов. Помню, что в их списке был Ромен Роллан — «Очарованная душа». Был и Анатолий Виноградов с «Осуждением Паганини». А это — книга моей юности. И поскольку наш подкожный реализм мне уже осточертел, я тогда ткнул в неё пальцем и сказал: «Вот это я бы снял…» Всё это было ни к чему не обязывающее, но вдруг через какое-то время мне сообщают:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});