Эрих Керн - Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941–1945

Какая другая армия мира выдержала бы отступление подобного масштаба на пятом году войны (если считать с начала Второй мировой войны), без серьезного ущерба или полной утраты боевого духа и организационной структуры? Несмотря на трудности, какие создало это отступление для тыловых служб, оно явилось великолепной проверкой истинных качеств передовых частей. Разумеется, Сталин постарался сосредоточить для преследования все наличные войска, оставшиеся после тяжелых боев на левобережной Украине, пытался любой ценой использовать эту беспрецедентную миграцию миллионов людей на сотни километров с выгодой для себя. Противник то отставал, позволяя нам передвигаться без помех, то, бросая против нас все силы, прорывался сквозь наши оборонительные заслоны и уходил, как правило, с мизерной добычей. Но добиться решающего успеха врагу ни разу не удалось. Невзирая на тяжелую стратегическую и тактическую обстановку, возникшую для нас в связи с осуществлением плана передислокации на новые позиции, враг так и не смог ни в каком месте и ни в какое время помешать реализации первоначального замысла.

Планомерный (под непрерывными ударами советских войск. – Ред.) отвод войск с Донца за Днепр явился одной из крупнейших военных операций, когда-либо проведенных за всю историю войн. Никогда прежде военное командование не зависело до такой степени от поведения своих воинских частей, действовавших на передовых позициях и участвовавших в столкновениях с противником. Оно было не в состоянии как-то уменьшить тяжесть физических и психических нагрузок, давивших на солдат и офицеров. По тактическим соображениям командование не могло посвятить солдат в общий стратегический замысел или раскрыть им конечный пункт марша. Оставалось лишь в полной мере верить в безграничные способности солдата Германии. И он оправдывал доверие даже тогда, когда не понимал ни сути приказов, ни командиров, которые эти приказы отдавали. В ходе отступления стало ясно, что немецкий солдат уже вышел за рамки обыденного казарменного повиновения и вполне готов сознательно выполнять свой воинский долг.

Довольно скоро мы имели возможность наблюдать, какое влияние имело наше отступление на жизнь каждого отдельного жителя несчастного края.

Он прибился к нашей роте, подобно бродячей собаке, много месяцев тому назад в одном из занятых нами сел. Сначала он был всеобщим баловнем, но обер-фельдфебель скоро определил его на кухню в качестве подсобного работника. Там он и остался, Шура Матчужин из Полтавы, тринадцатилетний подросток, которого комсомол послал на фронт и заставил воевать (непонятно, кто здесь привирает – наш Мюнхаузен или, скорее всего, беспутный мальчишка. – Ред.). Одно из наших подразделений взяло его в плен и отпустило, приняв во внимание его юный возраст.

Скоро он уже довольно сносно говорил по-немецки и успешно справлялся со своими немудреными обязанностями, будто всегда был с нами вместе. Когда дивизия продвинулась на восток (в ходе контрудара немцев под Харьковом весной 1943 г. – Ред.) и заняла позицию за Полтавой, Шура начал частенько отлучаться из роты, чтобы навестить свою родную деревню, находившуюся непосредственно за фронтовой линией. Всякий раз, возвращаясь, он приносил с собой сумку, полную яиц, а потому мы, естественно, не имели ничего против его регулярных отлучек. Нам и в голову не приходило, что он может не вернуться или даже перебежать к противнику. И в работе, и, когда не хватало людей, в бою на него всегда было можно положиться.

Тем сильнее мы огорчились, обнаружив в самый разгар грандиозного отступления, что Шура пропал.

– Просто невероятно, никогда бы не поверил! – сказал с досадой повар.

Даже командир роты крепко рассердился.

– Стоило нам только один раз отступить, как этот чертенок… – проворчал обер-фельдфебель и, обращаясь к толпе гражданских добровольцев, готовых на любую работу, добавил: – Нам никто больше не нужен, хватило и одного…

Дни сменялись ночами, ночи – днями, а великий исход не прекращался. Состав за составом, груженные зерном, громыхая на стыках, проносились мимо, земля дрожала от топота копыт бесчисленных гуртов домашнего скота. Ночью было светло, как днем, от горевших вокруг городов и сел. Покинутые людьми и уничтоженные огнем, они уже не могли дать приют приближавшимся советским полчищам.

Мы подошли к речному берегу. Выше по реке переправлялись по мосту нескончаемой вереницей всевозможный транспорт с промышленным и военным имуществом, шли беженцы и, естественно, воинские части. Все предыдущие дни мы планомерно отходили, преодолевая каждый раз строго определенное расстояние. Противник нам практически не досаждал. (Хорошо жилось автору, когда арьергарды и заслоны немцев обливались кровью и гибли под ударами нашей артиллерии и гусеницами наших танков. – Ред.) Но в последний момент русские, словно опомнившись, предприняли отчаянные усилия захватить противоположный берег Днепра.

У нас было все готово к переправе. Наш обоз был уже на другой стороне, как и первые взводы. Затем паром вернулся, чтобы под огневым прикрытием с другого берега взять на борт оставшийся взвод. Русские передовые отряды вышли к реке по обе стороны от того места, где шла наша погрузка.

За несколько минут весь взвод оказался на пароме. Русская артиллерия стреляла с большим перелетом, и снаряды падали далеко за нашей спиной. Наша артиллерия не осталась в долгу, ведя огонь прицельно, будто на полигоне. К счастью, река была достаточно широка.

Внезапно среди солдат, наблюдавших за берегом, который мы только что оставили и который уже заняли русские, послышались взволнованные голоса. В гуще красноармейцев появилась фигура мальчика-подростка, потом еще двоих.

– Пусть я не увижу другого берега, если это не наш Шура! – воскликнул один солдат.

– Обойдешься и без Шуры, достаточно одного снаряда, – философски заметил другой, поднимая снайперскую винтовку. – Но по крайней мере, мы оставим паршивцу кое-что на память, чтобы не забывал о нас.

Он прицелился, но затем опустил винтовку. Неожиданно для нас трое подростков подбежали к воде и, прежде чем русские сообразили, что происходит, уже плыли, широко загребая руками, за паромом. Все находившиеся на пароме сгрудились на корме. Двое солдат отвязали спасательную шлюпку и поспешили навстречу пловцам. Никто уже не обращал внимания на интенсивный обстрел, все с замиранием сердца следили за тремя юными смельчаками. Когда наш паром коснулся противоположного берега, благополучно пройдя сквозь град пуль и снарядов, двое солдат уже втаскивали в шлюпку первого подростка. Немецкие пулеметчики строчили не переставая, создавая лодке надежное огневое прикрытие. Через несколько минут, длившихся, как показалось, вечно, лодка в целости и сохранности причалила к берегу. Один из мальчишек был ранен в руку, не повезло именно Шуре.