Станислав Хабаров - Сюжет в центре

Лидеры часто выходят из заик. В детстве они борются со своим недугом и, наконец, побеждают его и это было их школой упорства, основой характера. Такими были в нашей среде: Борис Скотников, Сергей Максимов, Владимир Аксёнов.

По жизненной неискушенности я всегда считал, что справедливей всего истина, но существовал и иной взгляд, что экипаж нельзя критиковать и подозревать, как и жену цезаря. И Крикалёв на международной послеполётной сессии во французском городке Вильфранш-сюр-Мер после полёта советско-французского экипажа, единственный в этот день присутствующий из экипажа, на легкую критику полётных действий возразил с бескомпромиссной резкостью.

В ОКБ, вокруг отряда космонавтов возникла особая среда. Создался в службе и специфический обслуживающий аппарат. Они умело использовали возможности в части соседства космонавтов, снабжения и машин. По закону Паркинсона возникла надстроечная служба. Выходили из испытателей, из рабочих подразделений и разряда невостребованности, чтобы расти в своих и чужих глазах под солнцем службы космонавтов.

Славные испытатели не устояли против соблазна возможных льгот. Служба обрастала нужными людьми, как корабль ракушками. С упорством, достойным лучшего применения они «выбивали» космонавтам дефицитные билеты и особые часы. Не забывая о себе и пользуясь чужой славой и заслугами, они научились вместе стричь купоны, пока их несло на сёрфинговой волне. И плыли рядом, пользуясь, что у героев времени лишнего не было, а желания возросли. Была это особая публика.

Встречались среди них и трагические фигуры. Один из них, Коренков совершенно сошёл с ума. Он возглавлял группу обслуживания, пока у него не появились странности. Сначала он явился в неприглядном рабочем виде после субботника на совхозном поле в заляпанных грязью кирзовых сапогах в администрации ведущего московского театра, требуя билеты для космонавтов на модный спектакль «Генрих IV», затем собрал деньги на массовую закупку картошки и растратил их. Но в остальном не отличался от других. Но всё же, играя в обед с ним в шахматы, мы опасались непредвиденного. Закончил он тем, что позвонил в милицию из дома своей матери и объявил, что убил свою мать. В результате он угодил в сумасшедший дом, и мы поехали туда забирать его, когда показалось, что он уже выздоровел.

Но это оказалось не так. В последнюю ночь он прощался с сыном и целовал его ноги, а утром бросился под электричку. Расчёт его оказался верным. В этом месте поезд выходил из тоннеля и не успевал затормозить. Будущий космонавт Манаров был профоргом отдела космонавтов и занимался погребением. Он рассказывал кошмарные вещи. В интересах следствия труп просто положили рядом с железнодорожным полотном, и он полдня лежал там до тех пор, пока не приехала труповозка, а родным и близким говорили, что доступ к телу временно воспрещён.

Приближённые к верхушке, к «богам», кончали плохо. Так судьба обошлась с Артёмовым, что часто сопровождал тогдашнего Генерального, играя роль технически подкованного переводчика. Напряжение внимания, видимо, сказывалось, изнашивая и напрягая. Конец Артёмова был ужасным. Невыносимая боль заставила его выброситься из окна.

Интересно устроена наша жизнь. Есть в ней некая симметрия.

И в своей трудовой деятельности, в конце её с жизнь свела меня с теми, с кем довелось начинать, например, с Олегом Макаровым. Сначала с абитуриентом Московского училища, а теперь начальником отдела в комплексе управления полётами.

Макаров относится к первым сотрудникам ОКБ, которым удалось слетать в космос на собственной технике. О его непростом характере говорили отношения с начальником сектора Владимиром Молодцовым (они основные проектанты-исполнители проектирования гагаринского корабля) в период создания «Востока». Отношения их кажутся нам немыслимыми: они друг с другом не разговаривали. Любопытен был выбор Олегом жены. Сначала выбрав умом, он пришёл объясняться не к ней, а к её отцу, решив избрать более короткий путь к руке и сердцу невесты. Впрочем, он сделал, я думаю, неправильный выбор, решив формально столь важный вопрос.

Слетав на «Союзе», Олег готовился к лунной программе. Летал четырежды в космос. Имел за плечами и суборбитальный полёт, правда, не по своей воле. Второй полёт его получился необычным, с аварией при старте. Не отработав выключилась вторая ракетная ступень. Система аварийного спасения отделила спускаемый аппарат от ракеты. Макаров успел запросить: «Где по прогнозу посадка?» Прогноз выходил неутешительным: В Китае. А было тогда особенное время военного противостояния соседей – Советского Союза и Китая.

Спускаемый аппарат приземлился на советской территории в горах Алтая, но перегрузки были таковы, что запись биения сердца выглядела почти ровной, без пиков из-за неспособности сердца работать при двадцати кратной перегрузке.

Работая в службе Елисеева, Макаров заработал инфаркт. И Елисеев сомневался: сумеет ли Макаров работать, как прежде в ОКБ начальником отдела и хватит у него на это желания и сил?

По словам секретаря Елисеева Тани Серебряковой тот очень ценил Макарова и часто с ним советовался. «Ты чего молчишь?» – задав вопрос, спрашивал он. «Я думаю», – отвечал нередко Макаров. Но он был человеком действия и мог сказать: «Мы два месяца потеряли на идеологию», хотя шло обдумывание проекта.

Космонавты, конечно, были разными, но об их особых чертах я узнал на собственном опыте, находясь месяцами в одной каюте, «нос к носу», на корабле сопровождения полётов «Сергее Королёве» в Атлантике. Кто-то, по-моему Джек Лондон, писал, что довести до смертоубийства двух друзей можно поместив их зимовать в отрезанной от мира хижине. Ещё тесней и бескомпромисней сводит людей космический полёт. И я на собственной шкуре почувствовал особую терпимость и доброжелательность соседа-космонавта Гены Стрекалова.

Мы плавали («ходили», как выражаются сами моряки) на кораблях сопровождения и с Дмитрием Заикиным, из первой «гагаринской» группы космонавтов, и поражались его исключительной скромности и доброжелательности.

Я далёк в жизни от авиации, но судьба сводила меня с ней в образе мечтателя – неудавшегося лётчика Димы Князева и аборигена греческого зала Сергея Анохина и лётчиков – испытателей из Жуковского, готовившихся летать на птичке «Буран». Мне больше всего мне запомнились Олег Кононенко, погибший вскоре при испытании палубной авиации, тоже погибший при самолётных испытаниях Римантас Станкявичус и рыжий Игорь Волк. Кроме того из авиации был мой сосед в «доме на ножках» Володя Бабак – конструктор славного СУ-27.

Времена переменились, и юбилей Анатолия Пациоры отмечали в американском космическом Центре в Хьюстоне. Среди командированных сотрудников «Энергии».