Аман Тулеев. С моих слов записано верно - Аман Гумирович Тулеев
Вскоре Руслан Имранович вместе с исполняющим обязанности президента России Александром Руцким вызвали на совещание председателей облсоветов. Конечно, из числа тех, кто был на их стороне. Набралось нас человек десять. «Связи нет, никто не знает, чем мы тут в потемках занимаемся. Возвращайтесь-ка, мужики, в свои регионы и расскажите, что здесь творится. И ты, Аман, поезжай». По сути, нам в приказном порядке поручили немедленно вернуться домой для разъяснения людям правды о происходящих в Москве событиях.
Тогда никто не мог предвидеть, что все закончится расстрелом Белого дома. Если бы я допускал такой вариант даже чисто теоретически, не полетел бы в Кемерово, остался с защитниками Верховного Совета. Но какой резон теперь об этом говорить? Что сделано, то сделано. В те дни мне казалось, что в Кузбассе я нужнее, принесу там больше пользы. Кто же знал, чем все обернется?
Выбор перед Ельциным стоял небольшой: или уйти в отставку, или любыми средствами устранить своего главного конкурента – Верховный Совет.
И тут в руки президенту свалился «подарок»: 3 октября группа сторонников парламента во главе с генералом Альбертом Макашовым по призыву Александра Руцкого предприняла попытку вооруженного штурма московской мэрии, а затем – и телецентра «Останкино».
Кстати, Макашова я знал еще по первым выборам президента России в 1991 году. Генерал произвел тогда на меня впечатление однобокого, нетерпимого, недальновидного человека. Как-то он сказал о себе: «Я прямой как штык». А в политике штыками не сражаются.
Вот и та лобовая атака мэрии Москвы и «Останкино», по сути, была провокацией. Бориса Ельцина больше ничто не сдерживало, повод для расстрела Белого дома он получил.
Четвертого октября 1993 года я сидел перед телеэкраном в Кузбассе и смотрел прямую трансляцию американской компании CNN, которая вела репортаж с Краснопресненской набережной. Я видел, как подлетали вертолеты, подкатывали танки…
Камеры бесстрастно фиксировали наводку орудий, пороховые дымы, брызги «белодомовского» бетона… Я сидел и плакал. Выпил стакан водки. Не помогло.
Не мог оторвать взгляд от экрана, зримо представляя, в чьи окна летит снаряд, кто может там находиться в эту минуту. Вот резкий откат ствола, вот выстрел, вот голубое облачко расплылось у окошка на седьмом этаже. Где-то там мы с Рамазаном Абдулатиповым провели несколько тревожных ночей…
Кстати, когда у Рамазана Гаджимурадовича позже спросили, что у него осталось на память об октябре 1993 года, он ответил: «Я долго хранил картину “Дагестан”. Она висела у меня в кабинете в Белом доме, и в ней застряли пять или шесть пуль. Потом подарил ее другу».
До сих пор считаю, что расстрел парламента – это огромная национальная трагедия. Ведь кого убивали? Депутатов, избранников народа, посмевших выступить против губительных реформ и разрушительной политики Ельцина. Уничтожалось реальное народовластие…
Вслед за расстрелом Белого дома последовало прекращение полномочий советов всех уровней. Когда пошла эта волна, я пришел к главе администрации Михаилу Кислюку и сказал: «Распускай облсовет! Больше нет сил воевать с тобой. Будешь сам издавать приказы и выполнять их, не ожидая подтверждения и одобрения».
Четырнадцатого октября 1993 года Кемеровский областной совет распустили, после чего многие депутаты сочли меня едва ли не предателем. Привыкли за свое горлопанство зарплату получать!
С городскими, поселковыми и сельскими советами тоже поступили без затей: их деятельность попросту запретили, а выполняемые ими функции передали соответствующим администрациям.
Следом предстояла сплошная череда выборных кампаний: 12 декабря 1993-го – в Госдуму и Совет Федерации, в марте 1994 года – в областной совет, переименованный в Законодательное собрание.
Сотрудничать с новой властью у меня не было никакого желания. И я публично объявил об этом. Тут же со всей Сибири, из разных уголков России хлынули звонки и письма на мое имя: «Если не пойдешь в парламент, предашь расстрелянных защитников Белого дома!» Насторожила и радость в стане противников: «Тулеев уходит из большой политики!»
И снова я подумал: надо идти до конца!
Но куда направиться? В Госдуму? В Совет Федерации? В нижнюю палату выборы шли в одномандатных округах, выиграть там было проще. Но ведь избрание не самоцель. Я хотел понять, как относятся ко мне люди, особенно после последних событий.
Решил бороться за место в Совфеде. Во-первых, в выборах участвовали жители всего Кузбасса. Во-вторых, работа в верхней палате не требовала переезда на ПМЖ в Москву. Значит, я мог не покидать Кемерова.
Результаты голосования для многих (да и для меня!) оказались неожиданными. За мою кандидатуру в области проголосовало восемьсот шестьдесят пять тысяч человек, более восьмидесяти процентов всех избирателей.
Центральная пресса итоги кузбасских выборов в Совет Федерации назвала оглушительными.
И вот на этом фоне оппоненты вдруг попытались раскрутить уголовное дело против меня. Чем же, по их мнению, я так страшно провинился? Тем, что открыто заявлял о несогласии с курсом экономических и политических реформ, резкими высказываниями в адрес президента и правительства, участием в работе взбунтовавшегося Съезда народных депутатов России…
Двадцать пятого ноября 1993 года состоялся первый допрос. Я, не скрывая, сообщил следователям о своей позиции.
А через две недели, 8 декабря, областная прокуратура вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
Ничем закончилось и федеральное следствие по факту кровавых событий 3–4 октября 1993 года. Руководителей парламента, группу депутатов, принимавших наиболее активное участие в защите Белого дома, немного подержали в «Матросской тишине», а затем амнистировали. От ответственности ушли все – от организаторов провокационного штурма московской мэрии и «Останкино» до захватчиков российского парламента.
Не успев выйти из одних выборов, я сразу включился в другие – в областное Законодательное собрание. Двадцать седьмого марта 1994 года предстояло избрать тридцать пять депутатов. Борьба шла по одномандатным округам. Я постарался объединить единомышленников в блок «Народовластие». Мы одержали победу в двадцати семи округах из тридцати, где выборы признали состоявшимися. В своем округе я набрал девяносто процентов голосов. Победа «блока Тулеева», как окрестили «Народовластие» в прессе, получилась сверхубедительной. Меня сразу избрали председателем Законодательного собрания.
И снова работать пришлось в сложнейших условиях: инфляция, неплатежи, безработица, обвальный спад производства, невыдача заработной платы, рост преступности, неуправляемость… У Законодательного собрания реальных прав не было. Все, что можно, исполнительные структуры урезали. Но люди ждали от нас не конфронтации, а согласия во имя улучшения жизни.
Девятнадцатого апреля 1994 года я осознанно подписал с Михаилом Кислюком договор «Согласие к действию».
Увы, долгого мира не получилось и в тот раз. Михаил
