Нонна Мордюкова - Казачка
— Оставляйте, ребята, место, — тактично упреждает Эля. — Обед только начинается.
До моего сознания с трудом доходит сказанное шепотом:
— Суп из форели, борщ куриный, бульон с клецками.
— Борщ!
— Хорошо.
Стали носить тарелочки небольшие. Я выросла на рыбе, но в наших краях форель не водилась.
— Я хочу фоель, — захныкал сын.
Смех меня взял:
— Да ты знаешь, что такое форель? Ты ее ел?
— Форель так форель, — улыбнулась Эля.
Поменяли сыну борщ на суп из форели. Девочка, видно, пропустила через себя тысячи соображений — изумилась свободе гостей. Наверное, тут бывают люди повежливее нас.
— А правду говорят, что в кино снимаются только жены режиссеров? — замахнулась Лиля на светскую беседу о кино.
— Не знаю. Мой муж такой же артист, как и я… Да, сынок? — Куда угодно я ныряла лицом, чтоб только не видеть этих нарушителей блаженства — Элю и ее сестру Лилю.
Дальше обед прошел почти без слов. Сын побежал в кинозал, девочка за ним.
— А что, и правда, — допивая компот, завершила я, — пошли в кино.
Встала, вышла. Оглядела дом. Здоровенный. И вверху окна. Хорошо! Ноги чуть подкашиваются от воздуха и сытного обеда. Вот и кинозал. Тесно. Пахнет табаком. Стулья кое-где прорваны, и видна вата. Сели. Пошли кадры цветного шедевра Диснея…
Еще во время обеда Эля дважды подбегала к телефону с кратким «да, да, я так и сделаю». Чуялось: она обещает что-то такое, в чем мы тоже должны участвовать. Так не хотелось трогаться с дачи. Однако после кино Эля, опираясь игриво на кий, повела нас через скошенную полянку.
— Генерал один важный… — шепнула Зоя.
— Ой, зачем? Сейчас опять притеснять начнут насчет съемок в кино…
Звонок у калитки. Открывает пожилая женщина с водянистым лицом и вытаращенными бесцветными глазами. Она испуганная, простоволосая. Миг замешательства. Потом Эля ладонью отстраняет служку и зовет нас войти на территорию, усеянную цветами.
— Что с тобой? — властно спросила Эля.
Женщина промолчала, провела ладонью по волосам.
Зоя спокойно рассчитывала ситуацию. Слышим — в даче возня: стук, сопенье, удары. Стоим молча.
Наконец вылетает мужчина лет пятидесяти в голубой крахмальной рубашке и тренировочных штанах, красный. На шее царапины с сукровицей, пуговицы почти все оторваны с мясом. Сел на скамейку, не обращая внимания на гостей, запрокинул голову. Следом выпрыгнул парень в тельняшке и шортах.
— Валера! Ты опять?! — жестко упрекнула Эля.
Валера подошел к бочке с водой и окунул голову; отдышавшись, ответил:
— Скотина! Я ему покажу!
— Не обращай внимания — сынок с папой выясняют отношения, — шепнула мне Зоя.
— С генералом?
— Да. Генераленыш с генералом.
«Генераленыш» привел в порядок волосы и протянул мне мокрую руку:
— Располагайся, артистка! Будь как дома.
На его тельняшке виднелись кровавые разводы… Скорей отсюда, скорей!
Придерживая ворот платья, с крыльца спускалась немолодая блондинка, кучерявая. Взгляд ее был жалок. Во дворе еще витала атмосфера недавней схватки между сыном и отцом. Невиданной, уму непостижимой схватки. «Скотина» — отец. Генерал — «скотина»!
— Садитесь, — пригласила жена генерала.
Я не шелохнулась, а Зоя по-свойски подмигнула и стала подталкивать меня к столу под деревом.
— Вот, ты просил… Я привела, — начала Эля, обращаясь к «генераленышу». Тот еще злился.
— Пошел вон отсюда! — крикнул отцу.
— Замолчи! — вырвалось у меня.
— Ах вот как? — повеселел парень.
Сидим молча.
— Сейчас все наладится, — шепотом успокаивает меня Зоя. А мне-то что! Зачем мне эти чужие люди?.. Надо мотать отсюда.
Выжидаю удобный момент, чтобы попрощаться. Глядь — через забор лезет майор, каблуком сапога чертит по забору. Не поздоровавшись, пробирается к ульям. Надевает намордник и начинает трусить мед.
— Ну куда же вы? — слабо останавливает нас женщина.
Какое счастье, Эля возглавила уход с территории. Мы за нею.
— Чего это они?
— Мелочи жизни… Видишь ли, Кириленкам завезли розовый кирпич для собственной дачи, а этим — рыжий. Уже несколько дней грызутся…
— А этот морячок что ж такой несознательный?
— Морячок! Сейчас морячок, а вечером будет солдатом ООН.
— Меняет форму?
— Меняет.
— А где берет?
— Отец привозит для коллекции всякую военную форму. Сын любит.
— Это ж форма военная!
— Без знаков отличия форма становится просто одеждой, поняла?
Я не ответила, потому что навалилась на меня путаница событий. Бежать, бежать к Эле! Там тихо! А эти — пусть их…
Как же хорошо стало мне у камина на Элиной даче. Красота! Трещат дровишки… Вижу — телефон, решила позвонить домой.
— Мам! Ну как вы там?
— Чего кричишь? Я не глухая. Как у вас?
— У нас? У нас чинно-благородно, едим, беседуем.
— Паняйте (погоняйте домой!), — чем-то недовольна мама…
— Зоя, поехали домой!
— Не дури, ополоснемся в озере.
— В озере? Это хорошо. Пойдем.
Пошли к озеру. Эля уже плавает. Разделись и мы.
— А чего она косынку не сняла?
— Лысая она, с рождения. Пушок только.
— Ой, боже!
— У нее парики из Парижа какие хочешь.
— В Париж ездила?
— Разве только в Париж! Мы за границей с нею и познакомились. Я на соревнованиях была, а она с родителями.
Поесть бы… Как тут едят вкусно… На ужин карп в сметане, салаты, блинчики с мясом, печенка жареная с картошкой, печево сдобное. Теперь уже не предлагали. Все стояло, бери что хочешь. Мы хотели всё и всё ели. И тут до неприличия захотелось спать, спать, спать… Никто нас не останавливал. Мы легли с сыном на широкую кровать и с наслаждением растянулись кто как хотел. Я лежала на спине и следила, как на потолке шевелятся тени ветвей, освещенных фонарями.
Задумалась. Собрать мысли не могу. Сын поднимается на локоть и заговорщически шепчет:
— Давай здесь насовсем останемся.
— А папа?
— Мы и папу сюда возьмем.
— Завтра поговорим.
…Оказывается, не сменив положения, я спала до самого утра, и теперь потолок играл рябью от воды в бочках, освещенной солнцем. Как только веки поднялись, еще не пошевелившись, я увидела в двери женщину в кокошнике.
— Чаёк?
— Да не… Мы встанем, тогда…
На Марсе жить нельзя. Пора домой… Я скоренько доела завтрак и, не глядя сестрам в глаза, стала собираться. А нас никто и не уговаривал остаться.
Черная машина с бархатными сиденьями стояла у ворот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});