Мария Романова - Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

В первые дни после отъезда Дмитрия я не очень тревожилась о нем. Он связывался со мной почти ежедневно, и его полк еще не достиг линии фронта. Но когда стало известно, что конногвардейцы появились в Восточной Пруссии и немедленно были брошены в бой, я чуть не сошла с ума. Даже работа в госпитале не могла отвлечь меня. Телефонный звонок, вид телеграммы ужасно пугали. Однажды утром мне принесли телеграмму, когда я вернулась из госпиталя. Трясущимися руками я вскрыла ее и первым делом посмотрела на подпись. Она была от Дмитрия. Это успокоило меня, но, прочитав ее, я пришла в ужас.

Речь в ней шла о сражении при Каушине, в котором было убито более половины офицеров конной гвардии. Дмитрий писал, что с ним все в порядке, но потери колоссальные. Позже в этот же день я получила еще одну телеграмму от него, в которой он перечислял имена некоторых своих товарищей, которые были убиты или ранены. Среди убитых два брата Каткова; они были из числа тех немногих детей, которым разрешалось играть с нами, когда мы жили в Москве.

Спустя несколько дней, когда первые раненые офицеры из Конногвардейского полка прибыли в Санкт-Петербург, вместе с сотнями других посетителей я пошла в госпиталь. Я хотела повидаться с товарищами Дмитрия и расспросить их о брате.

Отъезд нашей части был назначен на 29 августа. Я сдавала свой последний экзамен в госпитале на право служить сестрой милосердия. Доктора-экзаменаторы знали меня с детства, и, несмотря на свое тревожное состояние и недолгий период учебы, я сдала экзамен. Думаю, мадемуазель Элен никогда так не гордилась мной, как в тот момент, когда она вручила мне свидетельство, разрешающее мне носить знак Красного Креста на нагруднике своего передника. Я тоже была счастлива: чувствовала, что добилась чего-то настоящего.

Тетя Элла, которой я написала о своем решении отправиться на войну, одобрила его и собиралась приехать в Санкт-Петербург, чтобы попрощаться со мной. Все знакомые были теперь по отношению ко мне так добры, что мне было почти стыдно за это внимание. Мне казалось, что работа, которую я взяла на себя, ничем не отличалась от обычной; даже если я рисковала потерять жизнь, то это, безусловно, была бы самая обычная жертва в то время. А что касается существующих ценностей, мне казалось, что я ничего не приношу в жертву: ни дома, ни материально зависимых от меня лиц, ни общественной жизни, ни каких-то особенных удовольствий, которых у меня и не было. На самом деле я ощущала, что наконец-то добиваюсь возможности с пользой применить свои силы, найти работу, для которой я действительно была пригодна и которая мне была нужна, чтобы направить всю свою энергию к одной главной цели. Жизнь поманила меня, и я не могла себя жалеть.

Мой незамысловатый багаж – несколько комплектов серой униформы, белые платки, которые мы носили в качестве головного убора, передники, белые больничные халаты, хлопчатобумажное белье и чулки – уместился в одном чемодане.

Переносная кровать, резиновая ванна и несколько резиновых тазиков меньшего размера довершали мой походный набор.

Тетя Элла приехала, как и обещала, в день моего отъезда. В то утро я впервые надела свое форменное платье; помню, как мне было неловко выходить на улицу.

После обеда тетя отвела меня в часовню в маленьком домике Петра; в ней была очень почитаемая икона Спасителя. Пока мы находились там, наш лакей, должно быть, сказал людям, кто мы такие, так как, когда мы вышли на улицу, нас окружили со всех сторон. В основном это были простые люди, очень растроганные. Многие женщины плакали; те, которые стояли к нам ближе всех, начали, к моему великому смятению, дотрагиваться до моего платья, ловить мои руки и целовать их.

«Ох, милая ты наша, ты тоже идешь на войну! Благослови тебя Господь!» – сказала какая-то старуха, всхлипывая. Другие присоединились к ней, орошая нас слезами и засыпая добрыми пожеланиями. «Спасибо!.. Вы собираетесь ухаживать за нашими солдатами… Да поможет вам Бог!.. Спаси и сохрани вас Господь!.. Да пошлет нам Господь силу, чтобы победить врага!..» А одна бедная старушка все просила мою тетю «за ради бога» разузнать что-нибудь о ее сыне.

Наконец мы освободились и сели в карету. Мне никогда еще не доводилось переживать что-либо подобное, и я была взволнована до глубины души, да и моя тетя тоже.

Тетя Элла, великая княгиня Мария и Володя Палей, мой сводный брат, приехали в тот вечер на вокзал, чтобы проводить меня. Наше подразделение состояло из восьми сестер милосердия, двух врачей, заведующего, представителя Красного Креста и двадцати санитаров. Помимо принцессы Елены и меня, с нами ехала мадам Сергеева, недавно назначенная мне фрейлина, без которой императрица не давала своего согласия отпустить меня.

Наш поезд вез не только лекарства, но и различное оборудование, необходимое для проведения операций в полевых условиях: полевой госпиталь, санитарные повозки, полевые кухни, баки, коней и палатки. Елена также везла свой автомобиль. Я с дрожью поцеловала всех, кто пришел проводить меня. Слезы стояли в глазах тети Эллы, когда она, коснувшись худыми пальцами моего лба, лихорадочно благословляла меня размашистым крестным знамением. Был подан сигнал к посадке на поезд. Мы зашли в свое купе. Поезд тронулся, прозвучали последние пожелания и наставления. На платформе мы видели много плачущих людей. Но у меня на сердце было легко, даже радостно.

Той ночью впервые в жизни я сама достала свою ночную сорочку и подушки из небольшой скромной дорожной сумки. До сих пор я редко путешествовала с ночевкой без горничной. Когда я повесила свой черный передник и серое хлопчатобумажное платье на стенку купе, в котором я ехала вместе с Еленой, я подумала, как легко и просто изменилась моя жизнь и насколько мне стало легче и проще. Размышляя так, я заснула, и мне снились подвиги.

Пункт нашего назначения был неясен. Мы знали только, что должны доехать до приграничного городка Эйдткунена, там выгрузить наше оборудование и ждать указаний. Прибыв в Эйдткунен на следующий день, мы обнаружили город в страшном беспорядке. Когда мы в конце концов нашли штаб генерала Ренненкампфа, командующего этим участком, у него не оказалось никаких распоряжений относительно нас. Его армия, в которую входил и кавалерийский полк Дмитрия, продвинулась далеко в глубь территории Восточной Пруссии, но никто не мог сказать, был ли занят Инстербург нашими войсками или нет.

Но небольшой город Гумбиннен, расположенный на полпути между Эйдткуненом и Инстербургом, был в наших руках, и нам посоветовали направиться туда.

Пока мужчины выгружали оборудование, мы, сестры милосердия, бродили по городу. Было совершенно очевидно, что этот город находится рядом с фронтом. Везде были солдаты в испачканной полевой форме; телеги сгрудились в кучу; там и сям от полевых кухонь поднимался дымок; воздух был наполнен смесью запахов: душистого сена и лошадьми, теплым запахом свежеиспеченного хлеба, запахом вытоптанной травы, запахом дымка. Некоторые семьи, очевидно, решили покинуть город. Их пожитки были нагружены в повозки, стоявшие посреди дворов, или были разбросаны на улице среди сена и соломы. Там и сям на улице валялись вещи, которые уронили или забыли; солдаты тщательно разглядывали эти вещи и, как правило, немедленно присваивали их, независимо от их величины или полезности. Я сама подобрала новенький кофейник и гордо показала его своим спутницам как свой трофей. Я засунула его себе под мышку и долго пользовалась им, всегда рассказывая историю своей находки.