Александра Коллонтай. Валькирия революции - Элен Каррер д’Анкосс
Это объясняет, почему в 1925 году сочли полезным поставить вопрос о признании законными любых союзов, будь то зарегистрированные или нет, что давало право на получение алиментов. Это предложение встретило сильное сопротивление, прежде всего со стороны крестьян. Ранее феминистские группы выдвинули идею, что алименты должны представлять собой средства, вырученные от раздела имущества, нажитого парой за время совместной жизни. Согласно закону 1922 года в сельской местности под определение собственности попадал и двор, то есть то, что являлось собственностью семейной общины, — строения, скот… Таким образом, раздел собственности означал изъятие всего имущества, принадлежавшего крестьянину, и не только ему одному, но и всем, кто имел отношение ко двору, включая братьев и других родственников. Крестьяне не могли с этим согласиться.
Пригласительные билеты и визитные карточки А. М. Коллонтай. 1925–1940. Подлинники. На испанском, французском, норвежском, русском, нидерландском и шведском языках [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 12. Л. 4, 5, 6, 8]
В городских кругах сопротивление оказалось не менее сильным. Отправной его точкой служила боязнь, что женщины, как слабое звено в паре, станут вступать в интимные отношения с единственной целью — получить алименты. В статье, опубликованной в газете «Известия», которая освещала эти дебаты, подчеркивалось, что женщины чаще всего поддерживают признание гражданских союзов равными зарегистрированным бракам, тогда как мужчины в городе и в деревне выступают против этого. Мужчин действительно беспокоило распространение такой модели отношений между мужчиной и женщиной, которая обязывала их платить алименты в случае разрыва отношений. Злые языки поговаривали, что новые правила породят новую человеческую породу — охотниц за алиментами; что многие безработные женщины, испытывающие проблемы со здоровьем или просто не желающие работать, обретут в готовящемся законе средство сравнительно легко разрешить свои материальные проблемы.
Коллонтай пришлось несколько пересмотреть свои взгляды, после того как она погрузилась в эти споры, оказавшись в стране, чье экономическое положение изменилось благодаря НЭПу: жизнь налаживалась, города снабжались продовольствием, появлялись новые рабочие места, а крестьяне возвращали себе средства производства. Хотя в 1922 году Коллонтай резко критиковала НЭП, теперь она была вынуждена признать его благотворное влияние и, исходя из этого, скорректировать свои предложения относительно семьи.
Раньше она всегда считала семью эфемерной структурой, основанной на любви двух людей в определенный момент времени. После того как любовь улетучивается, продолжение совместной жизни больше не имеет смысла. Продолжением союза может стать рождение детей, но дети не собственность своих родителей, они будущие члены общества, которым предстоит трудиться на его благо. С этого момента именно на общество возлагается ответственность за жизнь и воспитание детей. Обеспечить все это должна коммунальная жизнь, так тщательно описанная во многих произведениях Коллонтай.
В 1926 году, констатируя, что НЭП утвердился и имеет свои положительные стороны, Коллонтай была вынуждена признать, что такая политика может продлиться определенное время и что семейное законодательство должно считаться с этим новым обстоятельством. Коллонтай смирилась. Следовательно, коммунальное устройство быта — с его общими квартирами, столовыми, устроенными в жилых домах, яслями — откладывалось на неопределенное время, тогда как изложенные в новом законе положения, прежде всего касавшиеся алиментов, требовалось учитывать.
Коллонтай, отдававшая коллективной ответственности предпочтение перед индивидуальным решением, предложила возложить обязанность по уплате алиментов не на отдельного индивида, а на общий страховой фонд, формируемый за счет налога или сбора, уплачиваемого всеми работниками, в размере не менее двух рублей с человека. Этот фонд использовался бы также для финансирования учреждений, необходимых для ухода за детьми и матерями, оказавшимися в трудной жизненной ситуации. Тем самым общество по-прежнему играло бы свою роль в защите будущего коммунистического гражданина.
Коллонтай также выступила с предложением, чуждым социалистическому образу мысли, а именно: заключать одновременно с браком договор, определяющий обязательства и обязанности супругов. Идею заклеймили как «капиталистическую» и отвергли, невзирая на личность той, что ее предложила.
Говоря о женщинах, Коллонтай противоречила большинству марксистов уже в том, как она определяла женщину. Если, с точки зрения марксистов, женщина являлась существом слабым, а мужчина — сильным, обязанным ее защищать, то Коллонтай считала, что женщина сильна от природы, а ее слабость, всегда выдвигавшаяся на передний план, лишь следствие ее приниженного положения, пренебрежительного и покровительственного отношения к ней, принятого мужчинами во все времена, о чем свидетельствовала сама идея алиментов, которую Коллонтай отвергала. Ей нравилось вспоминать, как Маркс признавался по секрету своей дочери Лауре — будущей Лауре Лафарг, подруге Коллонтай, — что, по его мнению, величайшей добродетелью мужчины является его сила, а величайшей добродетелью женщины — ее слабость. Троцкий — единственный в то время русский коммунист на руководящей должности, кто проявил интерес к дебатам о браке и, скорее, сочувственно относился к женскому вопросу, — тем не менее, разделял уверенность Маркса, что слабость — отличительная черта женщин.
В ходе этих дебатов Коллонтай и ее концепция полового поведения подверглись критике. Александру обвиняли в отстаивании неограниченной, ничем не сдерживаемой сексуальной свободы, в поощрении отношений со многими партнерами или несколькими партнерами одновременно, в развращенности и, наконец, упрекали в том, что, предлагая страховой фонд вместо алиментов, она освобождает людей от ответственности в любовных отношениях. Словом, все в Коллонтай, по мнению ее критиков, свидетельствовало о буржуазных представлениях и происхождении!
Особенно яростным нападкам она подверглась со стороны своей бывшей коллеги по Женотделу Софьи Смидович, которая поставила ей в вину стремление разжечь среди женщин «африканские страсти». Выражение удивительное, но за ним скрывался конкретный упрек в желании стать свидетельницей рождения женщины нового типа, чья сексуальная жизнь зависела бы исключительно от ее собственной воли. По мнению Смидович, эти «африканские страсти» обрекали пары на половую распущенность и постоянную нестабильность, тогда как в СССР (ибо в 1926 году новая страна, чье название не отсылало ни к нации, ни к территории, существовала уже два года) считалось, что семья является составной частью общества, и отвергался разврат как явление, подрывающее социальную энергию. Ленин, когда критиковал теорию «стакана воды», уже настаивал на необходимости пролетарской морали как составной части его борьбы.
Такой взгляд на отношения между полами
