Фаина Раневская - Философ с папиросой в зубах

— Вы не еврейка?

— Нет, что вы! Просто у меня интеллигентное лицо.

Почему я так не люблю пушкинистов? Наверное, потому что неистово люблю Пушкина.

Научите меня нервно и аристократично курить, прищуриваясь и ломая изгибы пальцев о кожаные кресла и диваны, путать дымом шелковые шторы, и, возможно, я смогу красиво признаться вам в любви, стихами и безумно красивыми словами, без орфографических ошибок, а пока — увольте, но я хочу вас трахнуть прямо здесь на полу…

Поняла, в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая» дура — не лажу с бытом! Урод я!

У всех есть «приятельницы», у меня их нет и не может быть.

Внешность подпортила мою жизнь. Всю жизнь мучилась со своим гигантским носом. Можно ли представить Офелию с таким носом?

Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.

Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

Больше всего в жизни я любила влюбляться.

На предложение вести курс в театральном училище Фаина Георгиевна ответила:

— Я народная артистка, а не народная учительница.

Однажды в какой-то газете меня назвали «великой актрисой». Стало смешно. Великие живут как люди, а я живу бездомной собакой, хотя есть жилище! Есть приблудная собака, она живет моей заботой, — собакой одинокой живу я, и недолго, слава Богу, осталось. Кто бы знал, как я была несчастна в этой проклятой жизни, со всеми своими талантами. Кто бы знал мое одиночество! Успех — глупо мне, умной, ему радоваться. Я не знала успеха у себя самой…

Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой славе гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит оттого, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, а в действительности все наоборот. Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость… Однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою «славу».

Пастер: «Желание — великая вещь, ибо за желанием всегда следуют действие и труд, почти всегда сопровождаемые успехом». Что же делать, когда надо действовать, надо напрягать нечеловеческие усилия без желания, а напротив, играя с отвращением непреодолимым, — почти все, над чем я тружусь всю мою жизнь?

Я убила в себе червя тщеславия в одно мгновение, когда подумала, что у меня не будет ни славы Чаплина, ни славы Шаляпина, раз у меня нет их гения. И тут же успокоилась. Но когда ругнут — чуть ли не плачу. А похвалят — рада, но не больше, чем вкусному пирожному, не больше.

«Я не Яблочкова, чтобы играть до ста лет», — сказала Фаина Раневская, уходя из театра.

О здоровье и болезнях

Оправившись от инфаркта, Раневская заключила:

— Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.

Раневская сообщила друзьям, что была «на приеме у врача ухо-горло-жопа».

Моя любимая болезнь — чесотка: почесался и еще хочется. А самая ненавистная — геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.

Когда врачи поставили Раневской диагноз «камни в почках», она стала подписываться в письмах: «Ваша дама с каменьями».

— Как себя чувствуете, Фаина Георгиевна?

— Я себя чувствую, но плохо.

Здоровье — это когда у вас каждый день болит в другом месте.

Ночью болит все, а больше всего совесть.

Нет болезни мучительнее тоски.

Склероз нельзя вылечить, но о нем можно забыть.

— Вы заболели, Фаина Георгиевна?

— Нет, я просто так выгляжу.

Облысение — это медленное, но прогрессивное превращение головы в жопу. Сначала по форме, а потом и по содержанию.

Страшный радикулит. Старожилы не помнят, чтобы у человека так болела жопа…

— Фаина Георгиевна, какая у вас температура?

— Нормальная, комнатная, плюс восемнадцать градусов.

85 лет при диабете — не сахар, горевала Раневская.

О старости и одиночестве

Моя жизнь: одиночество, одиночество, одиночество до конца дней.

Я стала такая старая, что начала забывать свои воспоминания.

К смерти отношусь спокойно теперь, в старости. Страшно то, что попаду в чужие руки. Еще в театр поволокут мое тулово.

Ничто так не дает понять и ощутить своего одиночества, как когда некому рассказать сон.

Одиночество как состояние не поддается лечению.

Одиночество — это состояние, о котором некому рассказать.

Если у тебя есть человек, которому можно рассказать сны, ты не имеешь права считать себя одиноким.

Одиночество, это когда в доме должен звонить телефон, но звенит будильник.

Для некоторых старость особенно тяжела и трагична. Это те, кто остался Томом и Геки Финном.

В старости главное чувство достоинства, а меня его лишили.

Ребенка с первого класса школы надо учить науке одиночества.

Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.

Узнала ужас одиночества. Раздражает болтовня дурех, я их не пускаю к себе. Большой это труд — жить на свете.

Старость приходит тогда, когда оживают воспоминания.

Теперь, в старости, я поняла, что «играть» ничего не надо.

Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости.

Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман (известная актриса, 1890–1976 гг. — Ред.) — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала.

Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить! (конец 1970-х).

Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула.