Сергей Хрущев - Никита Хрущев. Реформатор

В тех редких случаях, когда отец ошибался в выборе кандидата, как произошло с Лысенко, «прямая» схема оборачивалась крошащей все напропалую дубиной. Но я уже достаточно писал о Лысенко. Слава богу, что он оказался исключением в общем списке.

Я не назвал никого из «атомных» конструкторов — ни Харитона, ни Забабахина. Я не только ничего не знал о деталях их взаимоотношений с отцом, но тогда даже не слышал их фамилий. Уж очень они оказались засекреченными. Из ядерщиков у нас появлялся Курчатов и еще Анатолий Петрович Александров. Оба не в связи с бомбами: Курчатов рассказывал о проектах извлечения энергии с помощью термоядерной энергии, а Александров говорил об атомных котлах для кораблей и электростанций. Наверняка они обсуждали с отцом и бомбы, но не при мне.

Но вернемся к нашей истории. Уже в процессе подготовки постановления правительства об организации центра между Шокиным и Старосом начались трения. Шокин имел свое представление о будущем Зеленограда, Старос — свое, и проталкивал его без особой оглядки на Шокина, ведь у него за спиной Хрущев. Целеустремленностью в науке, несговорчивостью и неуживчивостью Старос напоминал мне Челомея: так же уперт, если считал нужным, лез на рожон, обещал, казалось, несбыточное, но обещания выполнял, от чиновников требовал невмешательства в свои дела и одновременно полного обеспечения работ. Таких людей не любят, терпят через силу и, при первой возможности, выживают.

Чиновники невзлюбили Староса с Бергом за их небрежение бюрократическими процедурами, за обращения через их голову на самый верх. Сослуживцы-ученые видели в Старосе и Берге удачливых конкурентов, прибиравших к своим рукам «их» ресурсы. Ко всему прочему, они еще и иностранцы. В общем, обстановка сложилась неприятная. Когда подошло время делить портфели, Шокин предложил на пост директора Зеленоградского центра не Староса, а Федора Лукина, в то время он возглавлял Московкое КБ-1, организацию, занимавшуюся разработкой систем противоракетной, противокосмической, противовоздушной обороны, космической разведкой, системами управления для самолетных крылатых ракет. Лукин руководил этим научным монстром, а исследованиями-разработками у него занимались академики Александр Расплетин и Григорий Кисунько, тогда еще не академик, Анатолий Савин и множество других ученых.

Аргументы Шокин подобрал убедительные: Лукин возьмет на себя организацию, а Старос с Бергом сосредоточатся на делах творческих. Их талант надо поберечь. Отец согласился. В феврале 1963 года Лукина назначили директором Зеленоградского центра, Старос стал его заместителем по науке, а Берг решил не покидать Ленинград, продолжая формально числиться в КБ-2, он одновременно проводил исследования в новом Научном центре, выполнял роль связующего звена между двумя организациями. В отличие от Староса, Берг за должностями не гнался.

Старос обиделся и пошел объясняться к Шохину. Тот встретил его приветливо, успокоил: в его полном распоряжении 20 тысяч ученых, инженеров, техников, экспериментаторов — таково штатное расписание будущего Центра. Чего ему еще надо? Что, разве он жаждет заниматься стройкой, выбиванием фондов, рытьем котлованов, своевременной доставкой бетона? Старос заниматься этим не желал и смирился. Лукин относился к Старосу, как он раньше относился к Кисунько или Расплетину, он, директор, создает условия для работы, обеспечивает их, в пределах выделенных лимитов, оборудованием, контролирует выполнение планов. Но со Старосом так не получилось. Он, игнорируя субординацию, требовал от Лукина полного себе подчинения и немедленного удовлетворения всего и вся. Ведь от этого зависит будущее микроэлектроники. Естественно, то и дело возникали проблемы, и не с одним Лукиным, но и с начальством из Госкомитета. Старос апеллировал в ЦК. Заведующий Оборонным отделом Иван Дмитриевич Сербин скрупулезно отслеживал линию отца, который при всех пообещал Старосу поддержку, к тому же он не любил и ревновал Устинова и с наслаждением ставил «на место» его министров. Но и Сербин не всегда и не во всем мог и хотел помогать Старосу. К тому же, Госкомитет часто оказывался не так уж и неправ. К примеру, его обязали начать производство электронных микрокалькуляторов, скопировав их с западных образцов. Чиновники, естественно, переадресовали задание в Зеленоград. Дело тут не в их зловредности, на Госкомитет эти калькуляторы тоже свалились как снег на голову. Старос пришел в ярость, копировать старье он не желал, протестовал, ссылался на Хрущева, а ему объясняли, что микрокалькуляторы тоже поручение Хрущева. Старос нажаловался отцу, скандал как-то утрясли, но его отношения с непосредственным начальством, Шокиным и Лукиным, становились все напряженней. А каждодневные дела приходилось решать с ними, к Хрущеву с каждым чихом не набегаешься.

Так в непрекращающейся нервотрепке и интригах строился, прирастал институтами Зеленоградский центр. Бюрократическая возня вокруг него мало отличалась от интриг, сопровождавших бурный рост других подобных организаций — королёвского КБ в Подлипках, или янгелевского — в Днепропетровске, или Сибирского научного центра на Оби. Увлеченный делом творец неизбежно кому-то наступает на мозоль. У нового дела всегда найдутся недоброжелатели, и, что хуже, порой влиятельные.

Прошло полтора года. Последний раз Старос звонил Хрущеву в первых числах октября 1964 года. Отца на месте не оказалось, секретарь ответил, что он в отпуске в Пицунде. Тогда Старос с Бергом написали обстоятельное письмо. О чем? Сейчас это абсолютно неважно. Передали его в секретариат Председателя Совета Министров, но прочитал его уже не отец, а Косыгин, к тому времени ставший новым главой советского правительства. Косыгин не терпел обращений через головы непосредственных начальников, считал таких «жалобщиков» склочниками, мешающими работать и ему, и его аппарату. Просмотрев письмо Староса, Косыгин отчеркнул его Леониду Васильевичу Смирнову, своему заместителю по военно-промышленным вопросам и одному из недоброжелателей Староса. Тот перепихнул его Шокину. Шокин вызвал Староса и от души его отчитал.

Через короткое время с неудобным Старосом окончательно разделались, из Зеленограда его попросту уволили. Разобиженный Старос переехал во Владивосток, в Дальневосточном академическом научном центре начал разрабатывать казавшуюся тогда почти фантастической проблему искусственного интеллекта, получил обнадеживающие результаты, но и там не ужился, вконец испортил отношения с академическим начальством. Продолжая доказывать свою значимость, он попытался выбраться в академию. Естественно, безуспешно, в Академии наук, как и в любой другой бюрократической организации, не любят бунтарей. После очередного, третьего по счету, неизбрания в членкоры Академии наук СССР и связанных с этим треволнений, Старос в марте 1979 года умер.