Весь Валентин Пикуль в одном томе - Валентин Саввич Пикуль
Шверину как-то встретился Орлов, и пруссак похвалился:
— А тебя, Гриш-Гриш, почему послом в Берлин не назначат?
Ответ Григория Орлова надобно высекать на камне, ибо бумага таких слов не выдерживает. Иван Шувалов, видя, что национальное дело России поругано, готов был возглавить заговор против Петра, но разведка Фридриха в России быстро сработала, и Шувалов был сослан. Конференция — за ее патриотизм! — была разогнана, вместо нее Петр образовал Комиссию, где вершили дела два новых фельдмаршала — принц Голштейн-Беккский и принц Георг Голштинский, которому русские уже успели холку намять еще при Гросс-Егерсдорфе, когда этот маршал служил в войсках Пруссии. Вообще тогда в Петербурге творилось что-то немыслимое. В русской гвардии ввели форму прусскую. Говорили, что гвардии совсем не станет в России, — заменят голштинцами. Лейб-кампания Елизаветы была уничтожена. На берегах Невы появились офицеры Фридриха.
— Зачем они тут? — недоумевали петербуржцы.
— А затем, — пояснил сам Петр, — что всю дурацкую русскую армию надобно переучивать заново. Вы слышали? Я вас всех переучу на свой лад. Вот и благодарите Фридриха: он так добр, что шлет нам учителей.
— Мы таких учителей бивали! — ревели гвардейские казармы…
Екатерина потирала сухонькие ладошки. Нервничала. «Так, — рассуждала она, — отныне все, что бы ни делал этот ублюдок, пойдет мне на пользу. И все — во вред ему же!» В начале апреля молодой императорский двор после погребения Елизаветы переехал в новый Зимний дворец — дивное создание Растрелли, которое и поныне украшает наш сказочный город. Петр самолично распределял — кому где жить. Главные апартаменты захватила Лизка Воронцова. А Екатерину, хотя и была она императрицей, запихнули в самый дальний конец дворца. Она не огорчилась. «И это хорошо!» — радовалась Екатерина…
Фридрих на подмогу Шверину выслал в Петербург своего опытного дипломата — барона Гольца.
— Послушай, Гольц, — сказал ему король, — мне от тебя в России немного и надо… Хочу сущей ерунды! Всего-навсего, чтобы моя политика была политикой всей России!
Гольц напомнил о Пруссии, входившей в состав России, и Фридрих долго трещал по столу пальцами, выбивая марш потсдамских гренадеров.
— Я уже думал… — признался он. — Померанию с Кольбергом русские наверняка вернут нам. Но они, несомненно, оставят за собой Пруссию… Пруссию мы потеряли навсегда.
Гольц с тем и прибыл в Россию, что Пруссия остается русской губернией. Но Петр поступил как последний идиот: он вернул Фридриху всю Пруссию — безвозмездно. И началось предательство Отечества — черное, страшное, трупное. Петр отдал в руки Фридриха русских солдат, чтобы с их помощью король доколотил Австрию; взамен же просил Фридриха помочь ему в войне с беззащитной Данией. Этому кретину был нужен только Шлезвиг; ради этого пятачка чужой для России земли он не видел великой России! Мало того, Петр и Россию-то считал лишь придатком к своей плюгавой Голштинии!
Даже английский посол Ричард Кейт, уж на что был другом и сопитухой Петра III, но и тот не выдержал.
— Послушайте, — говорил он русским, — да ведь это явный сумасшедший. Поступать глупее просто нельзя…
Гвардия волновалась, с надеждой посматривая на желтеющие свечным огнем окна Екатерины. Петр глупел — она умнела; он хохотал — она грустила; он пьянствовал — она не снимала траура. Отныне все действия Екатерины были политическими жестами, она раздавала вокруг себя авансы на будущее. Постоянно Екатерина как бы подчеркивала перед русскими людьми: смотрите, какая я патриотка России, смотрите, как я живу вашими печалями!..
Она ходила в широких траурных одеждах. Широкие одежды были необходимы ей еще и для того, чтобы скрыть новую беременность. Но как родить во дворце, где каждый вздох слышен, она не знала; как? А от ребенка нужно было избавиться, он мешал ей сейчас, ибо пришло время действовать…
Вечером 11 апреля Екатерина выть хотела от боли. Плод настойчиво просился наружу. А муж, как назло, заболтался и не уходил. Екатерина успела шепнуть своему камердинеру — Шкурину:
— Василь Григорьевич, подожги что-нибудь… потом озолочу тебя!
Шкурин заметался по городу в поисках — что бы ему поджечь? Ничего не отыскав подходящего, он запалил свой дом, не пожалев добра, и Петр III поскакал смотреть на пожар (он обожал это занятие). Когда же император вернулся, Екатерина встретила его как ни в чем не бывало. И — уже без траурных одежд. В светлом! Ребенка наспех завернули в тряпки, а Шкурин утащил его на прокорм к какой-то бабке. Так появился на свет божий первый на Руси граф Бобринский — основатель известной фамилии.
Теперь, освободясь от плода и траура, Екатерина могла взять быка за рога. Вскоре она дала аудиенцию новому послу Австрии — графу Мерси-Аржанто, сменившему Николя Эстергази. Вена так надеялась на русские победы, что стала уже распускать свою армию по домам. С новым же курсом русской политики престиж Петербурга оказался расшатан: потеряв свой природный голос, Россия сильно фальшивила. И вот среди всего двора, с высоты трона, Екатерина — в пику мужу! — заверила посла, что Россия — страна честных людей (опять жест)…
В апреле канцлер Воронцов и посол прусский Гольц подписали мирный трактат. Война закончилась взрывом возмущения россиян. А прошлое — по трактату — предлагалось «предать вечному забвению». Но смерть мужей, братьев и отцов предать вечному забвению нельзя одним росчерком пера, и Екатерина отлично сознавала это.
— Передайте его императорскому величеству, — наказала она, — что присутствие мое на парадном обеде по случаю мирного аккорда невозможно по причине… кашля! (еще жест).
Из окна она видела фейерверк на Васильевском острове. Сначала вспыхнул огнем жертвенник войны, потом в небе выросли символические фигуры России и Пруссии; вот они сошлись и, быстро сгорая в темноте, успели соединить в дружбе руки. Потом потухло все, но тут же выросло над Невою огненное дерево пальмы — олицетворение мира и согласия вчерашних врагов.
А через
