Владимир Стасов - Училище правоведения сорок лет тому назад

Мне никогда не пришлось тужить о малых своих правоведских способностях и понятиях. В течение 38 лет, протекших со времени 1843 года, т. е. со времени моего выпуска, мне много раз, и в разных обстоятельствах собственной и общественной жизни, случалось встречаться с прежними товарищами. Многие из них считались великолепными юристами, но, признаться, я никогда не мог им ни позавидовать, ни доверять их славе и успехам. Большинство товарищей моих (и по классу, и по училищу) ничуть не проявили того светлого взгляда, того прямого ума и понимания, какие должна давать наука. На всяческих местах своих, и на местах сенаторов, и секретарей, и всяческих следователей, и прокуроров, большинство выказалось такими же ординарными чиновниками, с темной, запутанной головой, загроможденной вздором и предрассудками, как все остальные, не бывавшие отроду в Училище правоведения чиновники русской империи, не слушавшие никаких курсов «Энциклопедии права», «Местных законов», Юстинианова кодекса, государственных и иных прав. Чувствительной разницы, кроме пышных аттестаций, диплома и понаторелости в специальных технических подробностях, никакой на деле не оказывалось. Примеров можно было бы указать сотни, но всего яснее это доказал мне тот процесс, в который мне пришлось попасть однажды впоследствии. Тут я собственною персоною испытал, что такое «правоведение» господ моих товарищей, на самых разных ступенях их иерархии. Этот процесс я расскажу подробно в своем месте, в одной из следующих глаз моей автобиографии, но здесь скажу только, что когда один, обидчивый не по разуму, музыкальный писатель, некто г. Фаминцын, стал преследовать меня по суду за одну печатную статью мою, под заглавием: «Музыкальные лгуны», в которой ничего экстренно-непозволительного не присутствовало, если сравнить ее со всем тем, что поминутно печатается и у нас, и в остальной Европе, — то целых три судебных инстанции, составленных все только из господ наших правоведов, нашли, что, правда, напрасно было преследовать меня «за клевету» и нельзя меня наказать за нее, как этого желал обидчивый и жаждавший моей крови музыкант, но все-таки «следует» наказать меня за то, о чем никто не просил: за «бранные слова в печати». О верные рабы Фемиды! О неумытные оберегатели добрых нравов, о светлые головушки, о стыдливые скромники, как я тогда жалел о пребывании вашем на судейских креслах! Как мне вы жалки были со своим устарелым правоведением и с темною своею головою! Только-то вы и научились, широкого светлого и глубокого в нашем училище, что, дескать, пусть только бы «слов неприятных» не появлялось, а на деле пусть ты сто раз прав — это все равно, но ты должен быть наказан! О формалисты закоренелые! Да для приобретения таких прекрасных результатов не стоило в Училище правоведения и ходить. Ведь так, точь-в-точь так, как вы нынче, подумал и рассудил бы любой старинный законник из покойной управы благочиния, сотню лет тому назад.

Да, я думаю, лучше всех были между нашими правоведами те, у кого всего менее было «правоведения» в голове.

И тех я любил всегда всею душою, за их светлый ум, за их прекрасные дела на пользу русскому обществу и на помощь русскому человеку. В образовании их умов и характеров наше училище, может быть, осталось и не совсем безучастно.

1880–1881 г.

КОММЕНТАРИИ

«УЧИЛИЩЕ ПРАВОВЕДЕНИЯ СОРОК ЛЕТ ТОМУ НАЗАД». Впервые напечатана в 1880–1881 годах («Русская старина», № 12 и No№ 2, 5 и 6).

Данный очерк ценен как документ культурно-исторического порядка, дающий представление о среде, в которой воспитывался и получил образование будущий большой деятель русской демократической культуры, Стасов, и о идейных влияниях, под воздействием которых формировались его взгляды и мировоззрение.

30-е и 40-е годы XIX века — это время свирепой реакции, проводимой правительством помещиков-крепостников во главе с самодержцем Николаем 1, вступление на престол которого было ознаменовано казнью дворянских революционеров-декабристов. «Эпоха крепостная (1827–1846 гг.) — полное преобладание дворянства… Крепостная Россия забита и неподвижна. Протестует ничтожное меньшинство дворян, бессильных без поддержки народа. Но лучшие люди из дворян помогли разбудить народ», — так характеризовал этот период русской истории В. И. Ленин (Сочинения, изд. 4-е, т. 19, стр. 294–295).

Русская культура этого периода характеризуется целым рядом выдающихся явлений, свидетельствующих о росте национального самосознания передовой части русского общества, о нарастании ненависти к существующему самодержавно-крепостническому строю, к чиновно-бюрократическому произволу, гнету и насилию. 30-е и 40-е годы — это время расцвета творческой деятельности лучших литературных восприемников Пушкина-Лермонтова, бросившего вызов «палачам», «стоящим у трона», и Гоголя — основоположника «критического» направления в русской литературе, гениального автора «Миргорода» и петербургских повестей, бессмертной комедии «Ревизор» (1836) и поэмы «Мертвые души» (т. 1, 1842). Это было время еще продолжающейся деятельности знаменитого К. Брюллова, прославившего русское искусство живописи картиной «Гибель Помпеи» (1832), в творчестве которого отразились лучшие достижения старой русской академической школы живописи, и вместе с тем, время упорной работы Александра Иванова, прокладывавшего путь к реализму, к психологической правде, к большим философским обобщениям, время творческой деятельности Федотова, пошедшего по пути критического реализма в изобразительном искусстве, годы расцвета творчества гениального композитора Глинки и начала замечательной деятельности его последователя — Даргомыжского.

Разнообразное и неповторимое по своей исторической оригинальности творчество всех этих великих деятелей русской культуры — Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Брюллова, Иванова, Федотова, Глинки, Даргомыжского, являвшееся отражением больших сложных процессов, проходивших во всех областях русского искусства, овладевает сознанием молодого Стасова и во многом определяет его дальнейшую деятельность. Но главным идейным вдохновителем, воспитателем и наставником Стасова в вопросах искусства и критики уже на ученической скамье оказывается Белинский — великий русский философ, критик и публицист, революционер-демократ, деятельность которого оказала мощное влияние на последующее развитие освободительного движения и русской демократической культуры. Пламенные выступления Белинского против гнета, насилия и издевательств над человеческой личностью, его страстное разоблачение язв крепостнического самодержавно-бюрократического государства, преследование представителей теории «искусства для искусства» и «романтиков» всех мастей, стремящихся приукрасить жизнь, его неустанные призывы к реализму и народности, пламенная борьба за утверждение гоголевского «критического» направления в русской литературе — вот что, вместе с творчеством самого Гоголя, дает основной толчок идейному и художественному развитию молодого Стасова, определяет отправные позиции и направление его деятельности. Именно большому идейному влиянию на него в годы учебы Белинского и Гоголя Стасов и уделяет главное внимание в своем очерке об Училище правоведения. Осмысление Глинки и Федотова придет позже, но их творчество будет восприниматься в плане тех же исканий и стремлений к реализму, народности, национальности, к которым призывал Белинский.