Арон Симанович - Распутин и евреи

Русской земли царь, когда ты услышишь звон колоколов, сообщающий тебе о смерти Григория, то знай: если убийство совершили твои родственники, то ни один из твоей семьи, то есть детей и родных не проживет дольше двух лет. Их убьет русский народ. Я ухожу и чувствую в себе Божеское указание сказать русскому царю, как он должен жить после моего исчезновения. Ты должен подумать, все учесть и осторожно действовать. Ты должен заботиться о твоем спасении и сказать твоим родным, что я им заплатил моей жизнью. Меня убьют. Я уже не в живых. Молись, молись. Будь сильным. Заботься о твоем избранном роде.

Григорий».

Это пророческое завещание я передал царице. Какое оно на нее оставило впечатление, я не знаю. Она никогда мне об этом не говорила. Она только просила меня не показывать его царю. Я его передал на хранение митрополиту Питириму[6].

Царь познакомился с завещанием только после смерти Распутина. Я думаю, что царица сама сказала ему о завещании. Царь опасался, что задуманный «Национальным клубом» заговор направлен не только против Распутина, но и против него. Отношение его родни становилось все более угрожающим. После убийства Распутина Николай II считал себя в серьезной опасности. Он неоднократно совещался с представителями Департамента полиции. С тех пор он уже не имел ни к одному человеку на свете доверия.

Это делало его положение еще более безнадежным.

После смерти Распутина

Скоро после погребения Распутина царь меня подробно расспрашивал о последних днях Распутина и об обстоятельствах его убийства. Особенно он интересовался дальнейшими планами заговорщиков. Я сообщил ему все, что знал сам. Я не скрывал также то, что Распутин согласен был сам исчезнуть, как только был бы заключен мир с Германией, и что он больше всего стремился к созданию такого кабинета министров, который не был бы против заключения мира.

Царь старался выяснить, не участвовал ли в заговоре кто-нибудь из министров или был посвящен в план убийства. Я сообщил, что министр юстиции Макаров и военный министр Шуваев если не поддерживали сношения с заговорщиками, то, во всяком случае, им был известен план убийства.

- Мне они ничего не сказали, - грустно промолвил царь. - Впрочем, Григорий не любил Макарова и хотел его заменить Добровольским.

На другой день Макаров и Шуваев были уволены.

В последующее время после этих событий я часто вызывался к царю. Он требовал все более подробных сведений об убийстве Распутина, о впечатлении, произведенном убийством в Петербурге, но в особенности он интересовался мнением Распутина, высказанным в последние дни его жизни. Он старался исполнить его желания. Добровольский был назначен министром юстиции, а Беляев военным министром. Царь добросовестно исполнял все мои указания относительно назначения новых министров.

Я как-то сказал царю:

- Григорий не доверял Алексееву.

- Невозможно, - воскликнул царь, - кому же тогда он доверял?

- Генералу Гурко, - ответил я.

- Но я не могу уволить генерала Алексеева, - ответил царь, - ему известны все наши военные тайны, и я должен его терпеть.

Царская чета имела намерение квартиру Распутина превратить в часовню-музей. Царица вручила 12000 рублей на устройство новой квартиры для дочерей Распутина. Я нанял для них квартиру на Коломенской, в доме № 13, хорошо обставленную и принадлежащую какому-то поляку, за 25 000 рублей; я прибавил своих 13 000 рублей. Дочери Распутина на новой квартире почувствовали себя неважно и наконец заявили мне, что они не хотят тут оставаться. Тем временем царица отказалась от плана устраивать часовню и позволила девушкам вернуться на их старую квартиру. Она подарила им на новое обзаведение 50 000 рублей.

Когда Вырубова узнала, что для квартиры на Коломенской я добавил тринадцать тысяч рублей, то она мне их возместила.

Дочери Распутина ежедневно навещали царицу. Она старалась девушек утешить и заказала для них меховые пальто. Из бережливости она эти пальто купила в рассрочку.

Борьба за министерские портфели

Смерть Распутина вызвала во дворце настоящую панику. Теперь казалось, что единственным человеком, могущим устранить страшную опасность переворота, является только Протопопов.

Все мы были озабочены враждебным настроением Государственной Думы и считали необходимым принять действенные меры к успокоению народных представителей. Вырубова предложила добиться примирения между Протопоповым и председателем Думы Родзянко. Это предложение казалось приемлемым и легко осуществимым, и Вырубовой удалось получить на него также согласие императора.

Однажды, когда Родзянко должен был быть у царя со своим очередным докладом, государь вызвал к себе также Протопопова. Председатель и министр встретились в царском кабинете. Царь упрекал Родзянко в том, что он воевал против Протопопова только потому, что последний сделался царским министром. Если Родзянко не хочет идти против царя, то он должен примириться с Протопоповым. Родзянко все же на предложение царя в знак примирения подать Протопопову руку от этого отказался. Николай был вне себя. Он вскочил, повернулся к Родзянко спиной и, не простившись, сказал Протопопову:

- Идем, Александр Димитриевич!

Час спустя Протопопов послал Родзянко свой вызов. Родзянко принял вызов. Протопопов сообщил мне по телефону все подробности бурной сцены в кабинете царя и о вызове Родзянко.

Непосредственно после приема Протопопова царь уехал в Ставку, чтобы, как думали, не присутствовать на открытии Думы.

Я старался убедить Протопопова отказаться от бессмысленной дуэли с Родзянко. Но он об этом и слышать не хотел. Я предложил, по крайней мере, уведомить царицу по телефону и во всем ей признался. Царица была поражена. Почти целый час они говорили по-английски. Протопопов мне передал, что царица была того мнения, что Протопопов поступил еще хуже, чем Родзянко, и что она не может допустить, чтобы Протопопов подставлял себя вражеской пуле.

Мы все боялись, что смерть Протопопова могла иметь наихудшие для всех нас последствия. Царица немедленно послала с курьером в Ставку очень взволнованное письмо царю. Николай телеграфно вызвал к себе Родзянко. Это послужило в Петербурге поводом к слухам, что царь вызвал Родзянко в Ставку, чтобы поручить ему составление ответственного перед Думой кабинета министров. Но в этих слухах не было ни слова правды.

Царь приказал Родзянко отказаться от дуэли с Протопоповым. Родзянко написал Протопопову письмо, в котором он соглашался на дуэль лишь в том случае, если Протопопов получит на это письменное разрешение царя.