Георгий Пшеняник - Долетим до Одера

В первом вылете после одного захода Максименко заметил, что по стенкам кабины его самолета поползли масляные потеки. "Пробили масляный бак", - понял Василий Иванович. Вернувшись на аэродром, он спешно подозвал техника машины Б. Г. Кузнецова-Щербина.

- На ремонт нужно часа два-три, не меньше, - заключил техник.

- Да что ты, братец! Мне надо вернуться к колонне, и немедленно. Что хочешь делай, а я должен вылететь вместе со всеми.

Борис вздохнул, развел руками и начал прикидывать. Выход был единственный - поставить какую-нибудь временную заплату. Так он и сделал: заклеил бак толстым слоем пластыря, залил его с избытком маслом и пожелал командиру счастливого полета. Максименко снова повел летчиков на автоколонну. Но масло, конечно, просачивалось через пластырь, каплями разлетаясь по кабине, обжигало кожу - в нескольких местах на ногах летчика вздулись волдыри. Максименко, стиснув от боли зубы, продолжал полет. Больше того, он нашел в себе силы и в третий раз возглавить штурмовку врага. В четвертый раз техник самолета попросил командира не вылетать, но тот упрямо стоял на своем. Тогда Кузнецов-Щербин заставил Максименко натянуть рукавами на ноги кожаное пальто-реглан, чтобы защититься от новых ожогов. В таком положении Максименко совершил четвертый и пятый вылеты, пока задание не было выполнено до конца. Только после этого он разрешил технику снять с самолета пробитый масляный бак и заняться ремонтом, а сам отправился в полковой лазарет.

...Заканчивался период пребывания нашего полка в Донбассе, в краю пылающих терриконов. Вскоре мы получили очередное назначение. Нас ждали новые места, новые бои, новые испытания...

Дорога на юг

В июле 1942 года боевая обстановка все более усложнялась. В ночь на 7 июля войска Юго-Западного и Южного фронтов начали отходить на новые рубежи, поскольку противник реально угрожал зайти им в тыл, а в конце месяца войска Южного фронта оказались в полукольце - с северо-востока и востока. Ставка Верховного Главнокомандования приказала отвести войска фронта за Дон в его нижнем течении и организовать прочную оборону по его левому берегу от станицы Верхне-Курмоярской и далее по рубежу Ростовского укрепленного района.

В связи с новыми обстоятельствами наш полк 7 июля возвратился с аэродрома подскока Варваровка в Голубовку, но пробыл там всего три дня. Хорошо запомнился последний день в Голубовке. Изнывающий в солнечном пекле поселок жил какой-то полусонной, совсем невоенной жизнью. По улицам разлилась тишина, изредка нарушаемая голосами женщин у околиц:

- Что, Ивановна, водицы, поди, не осталось?

- Нет. А у тебя?

- И у меня - нема.

В Голубовке отключили водопровод, и мы в полку сразу же почувствовали это. На командном пункте в такую жару выпили всю воду. Я позвонил в БАО, чтобы привезли еще, а оттуда сообщили, что весь поселок без воды.

Но вскоре эти бытовые неурядицы отступили на второй план. К нам обратился комендант поселка, сообщив, что готов взорвать наиболее важные объекты. Для нас это прозвучало весьма неожиданно: все вокруг спокойно, никакая гроза вроде бы не приближается - что вдруг за паника? Ответив коменданту, что крайние меры целесообразны лишь с приближением противника, я положил телефонную трубку. Через несколько минут - опять звонок:

- Имеем на сей счет указания от командования фронта и через некоторое время вынуждены приступать к исполнению приказа...

Пока шли переговоры по телефону, через Голубовку потянулись от линии фронта наши автомашины с грузами, зенитные установки, передвижные радиостанции. Недвусмысленный признак отступления. Я позвонил тогда в штаб 261-й стрелковой дивизии, с которой мы имели прямую связь, чтобы уточнить ситуацию. Оттуда хмуро ответили:

- Смотрите на дорогу и делайте выводы...

Ответ не из приятных. К вечеру к нам на КП прибыл командир БАО и сообщил, что за ночь наши части, в соответствии с полученным приказом, должны отойти на новый рубеж - по реке Северский Донец, в 25 - 30 километрах восточнее Голубовки. "Почему же молчит штаб 216-й авиационной дивизии? - недоумевал я. До наступления темноты два-три часа, а оттуда не поступало никаких распоряжений относительно перебазирования..."

Снова бросаюсь к телефону, на этот раз вызываю к аппарату начальника штаба дивизии подполковника А. Н. Ильенко и прошу выслать к нам самолет связи за важным сообщением.

- Не так много у нас самолетов, чтобы посылать их за информацией, раздраженно отвечает тот. - Да и что за ЧП у вас стряслось, чтобы нельзя было сказать по телефону?

- Вот именно, - как можно спокойнее возражаю я. - Не имею права.

В разговор, грозящий перейти в ненужную тональность, вмешивается наш командир полка. Намеками он дает понять Ильенко, что наши части отступают и что если до наступления темноты мы не улетим из Голубовки, то к утру это закончится неизвестно чем.

На этом словесная перепалка заканчивается, через некоторое время - солнце уже начинало медленно закатываться за горизонт - мы наконец получили распоряжение перебазироваться на аэродром Трехизбенки.

Один за другим улетали из Голубовки самолеты полка. Последним поднялся в воздух комиссар полка Василий Ефимович Потасьев. Он взлетал уже почти в темноте. Мы покидали зеленый городок под грохот взрываемых шахт: в близлежащих поселках Серго и Ирмино мощные разрывы опалили небо широкими языками пламени, затягивая его черным покрывалом дыма. За каких-то пять - десять минут были засыпаны и наглухо завалены кладовые земли, дорогу к которым человек прокладывал годами. Нет, ничего не должно доставаться врагу!

В момент взлета Потасьева раздался самый оглушительный взрыв - вершины терриконов озарились в темноте мириадами искр: перестала существовать главная шахта Голубовки. Густой чернильный дым слился с чернотой ночи.

Всю ночь мы находились в пути. К рассвету прибыли в Трехизбенки, но здесь ждало новое указание - перебазироваться в Ворошиловград. Город встретил нас сумрачной напряженной обстановкой отступления: по улицам в восточном направлении тянулись вереницы машин, груженных военным имуществом, громыхали по мостовым лафеты артиллерийских орудий. Фронт медленно откатывался - бои шли в районе Миллерово.

Наша кочевая жизнь понеслась в стремительном темпе. Мелькали аэродромы, полевые площадки, на которых полк задерживался один-два дня, - Ворошиловград, Краснодон, Большой Должик, Нахичевань... Некоторые из них уже были нам знакомы.

В эти тяжелые дни полк выполнял две основные задачи - вел воздушную разведку и, насколько это было возможно, прикрывал отходящие войска. Настроение летчиков соответствовало обстановке - напряженное, деловое, но безрадостное, задания же выполнялись, как никогда, четко. Мы верили, что скоро наступит перелом, что и на нашу улицу придет праздник. К каждому заданию, даже самому, казалось бы, незначительному, относились с полной мерой ответственности. Вспоминается такой эпизод.