Юлия Белова - Клан

Затем Эрена вернулся на соседний островок, а Кеннеди составил письменное объяснение случившегося. Вот этот документ:

«18 июля 1969 года, примерно в 11.15 вечера, на острове Чаппакуидикк, недалеко от Мартас-Винъярд, штат Массачусетс, я вел свою машину по Мейн-стрит, направляясь к парому, чтобы вернуться в Эдгартаун. Я был незнаком с дорогой и повернул направо на Дайк-роуд, вместо того, чтобы резко свернуть налево по Мейн-стрит. Проехав примерно полмили по Дайк-роуд, я съехал с холма и въехал на узкий мост. Машина свалилась с края моста. Со мной была пассажирка, мисс Мэри Копечне [интересно, но Кеннеди не был уверен, как пишется фамилия погибшей девушки, и потому дал приблизительную фонетическую транскрипцию], бывший секретарь моего брата сен. Роберта Кеннеди. Машина перевернулась, погрузилась в воду и опустилась на дно. Я пытался открыть дверцу и окно машины, но не помню, как я выбрался. Я выплыл на поверхность, а затем несколько раз нырял к машине, чтобы выяснить, не осталась ли пассажирка в машине. Мои попытки мне не удались. Я совершенно измучился и находился в состоянии шока. Я помню, что вернулся пешком туда, где ужинали мои друзья. Перед коттеджем стояла припаркованная машина, и я сел на заднее сиденье. Затем я попросил кого-то отвезти меня назад в Эдгартаун. Помню, я где-то ходил некоторое время, а затем вернулся в мой номер в отеле. Утром, когда я полностью осознал случившееся, я немедленно обратился в полицию.»

Документ этот воистину удивителен, хотя бы потому, что Кеннеди ни словом не упомянул в нем о Гаргане и Маркеме, а также об их попытках спасти Мери. Позднее в телевизионном обращении к избирателям Эдвард все же расскажет о них, но первоначально он предпринял попытку скрыть от властей участие друзей в деле. Гарган и Маркем объясняли это следующем образом. Сам сенатор велел им ничего не рассказывать о случившемся. «Я не хочу, чтобы вы были в центре этого дела, не хочу вас втягивать», — таковы были его слова.

Когда Доменик Эрена говорил о возможной критике, он явно недооценил ту бурю, которая сразу же поднялась в обществе, как только средства массовой информации сообщили о катастрофе. Журналисты чуть ли не штурмовали Хайаннис-Порт. В печати задавались вопросы, на которые никто не мог ответить. Как получилось, что Кеннеди 10 часов не обращался в полицию? Как он мог спутать дорогу? Почему произошла катастрофа? Почему он не обратился за помощью в любой из домов, стоящих вдоль дороги? Почему? Почему? Почему?..

И как всегда случается, когда люди не получают ответа на какой-либо вопрос, репортеры сами принялись отыскивать подходящие объяснения. И, конечно, эти объяснения были просто кошмарны. Кеннеди обвиняли в незаконной связи с Мэри Джо, в пьянстве, лихачестве, трусости и попытке скрыть свою вину.

Все эти события вызвали волнения и в обеих американских партиях. Как утверждал журнал «Ньюсуик» «Теперь его [Кеннеди] неумолимое казалось бы движение к выдвижению на пост президента от демократической партии подошло к неожиданному концу — и, вполне возможно, к лучшему». Демократы могли с этим согласиться (пусть и не с тем, что это к лучшему). «У нас больше нет кандидата в президенты в 1972 году!» — говорили одни. «Это финансовая катастрофа, — вторили другие. — Тед был единственным оратором, ради которого люди могли купить двадцатипятидолларовые билеты на обед на две тысячи персон». Республиканцы могли ликовать, во всяком случае ликовал президент Никсон. Что же касается остальных, то здесь мнения были различными. «Тяжело видеть, что Тедди трус», — заявил один из сенаторов-республиканцев.

Не лучше обстояло дело и с людьми Джона и Роберта Кеннеди. В Хайаннис-Порте собрались Макнамара, Гудвин, Соренсен и многие другие сотрудники погибших братьев. Они были полны осуждения за тот урон, который «Тедди нанес наследию Кеннеди», они требовали сказать им всю правду. И тут особенно усердствовал Роберт Макнамара. Подумать только, человек, который был ответственен за грандиозную ложь о вьетнамской войне, ложь, приведшую к гибели десятков тысяч людей, этот человек теперь разъяренно требовал от Эдварда объяснений. Правдолюбец…

Сам Кеннеди был потрясен. Люди сомневались, был ли он в шоке сразу после катастрофы, но вряд ли кто-нибудь мог усомниться в этом в те дни. Он был ошеломлен, сбит с толку, дезориентирован — эти слова повторялись самыми разными людьми. Роуз Кеннеди писала, что его с трудом можно было узнать.

И все же, несмотря на шок, Эдвард счел необходимым принять участие в похоронах Мэри Копечне. Затем он попросил скорее назначить суд. И здесь он вновь совершил нечто странное — признал свою вину в том, что покинул место происшествие, не поставив в известность полицию. Скажете, что же в этом странного? Ведь именно это он и сделал? К тому же, признав свою вину, Кеннеди постарался избегнуть дальнейших вопросов. Разве не это советовали ему адвокаты?

В том-то и дело, что адвокаты советовали Эдварду прямо противоположное. Они утверждали, что Кеннеди выполнил свой долг, сообщив о катастрофе Гаргану и Маркему. Дальнейшие действия должны были предпринимать именно они. К тому же оба были опытными юристами (во времена Камелота Пол Маркем работал специальным представителем министра юстиции США в штате Массачусетс) и у них не было шока и сотрясения мозга. Но Кеннеди не пожелал подобной защиты, что сильно расходится с версией о трусе, пытающемся избежать ответственности за свои действия.

В тот же день, когда Эдвард признал свою вину и был осужден на 2 месяца тюремного заключения условно, он выступил по телевидению с семнадцатиминутным обращением к избирателям, в котором попытался объяснить случившееся. На этот раз он излагал события гораздо подробнее, чем в своем заявлении в полиции. Он признавал, что нет никакого оправдания тому, что он сразу не поставил в известность полицию. И он просил избирателей ответить ему, должен ли он оставаться в Сенате, потому что «если жители Массачусетса не будут питать доверия к своему сенатору или его способностям — будь то с вескими на то основаниями или без таковых, — он, по моему мнению, не может надлежащим образом выполнять свой долг и не должен оставаться на этом посту…»

В ответ на вопрос сенатора в первые же четыре дня после обращения он получил более 32 тысяч телеграмм с предложениями остаться в Сенате. Избиратели звонили в газеты, прося о том же, писали письма. Но это был единственный положительный момент, достигнутый речью сенатора. Журналисты, советники Джона и Роберта чуть ли не единогласно осудили его за «неудовлетворительные объяснения». Ричард Гудвин постарался сделать это публично. Теодор Соренсен, участвовавший в написании речи Эдварда, поспешил отмежеваться от него через прессу и в телевизионных интервью. Журналисты задавали все новые и новые вопросы. И их можно было понять.