Герман Гискес - Операция «Северный полюс». Тайная война абвера в странах Северной Европы

За несколько месяцев в Сен-Назер было пригнано двадцать тысяч иностранных рабочих – главным образом скандинавов, поляков и испанских беженцев-республиканцев. «Надзор» за ними был поручен полудюжине достойных служащих секретной полевой полиции из Германии, которые не говорили ни на французском, ни на одном из тех языков, которыми пользовались рабочие. Отправленный в Берлин подробный доклад об этом классическом примере полного пренебрежения требованиями безопасности затерялся – несомненно, в груде аналогичных донесений, поступавших из всех портов и военных центров Атлантического фронта от Нордкапа до Биаррица.

В то время нас особенно заботили потоки тысяч испанцев-республиканцев, которые перебрались во Францию в конце гражданской войны и были помещены французскими властями в лагеря для интернированных. После капитуляции Франции в мае 1940 года они толпами бежали в Париж и на территории, оккупированные Германией. Оккупационные власти, как и во многих других случаях, выявили свое более или менее полное бессилие справиться с этим наплывом, что видно из следующего примера.

В ходе разговора с адмиралом Канарисом весной 1941 года один офицер абвера затронул эту самую проблему. Когда Канарис спросил мнения о том, какие меры следует предпринять, ему предложили схватить этих людей и интернировать в концентрационных лагерях. Услышав это слово, Канарис приставил к ушам ладони, как будто не расслышал, и самым дружеским образом поинтересовался:

– А что это такое – концлагерь?

– Ну… это концлагерь, господин адмирал.

Тогда Канарис воскликнул с красным от гнева лицом:

– Сожалею, что не улавливаю смысла в ваших словах!

После чего предложение незадачливого офицера умерло само собой.

После 1941 года опытные представители союзной разведки взяли на себя организацию и руководство подпольными разведывательными армиями. Французские и бельгийские офицеры разведки создали ряд центров, которые возглавляли фанатичные партизаны или хорошо оплачиваемые наемники. В большом количестве поставлялось всевозможное оборудование для записи и передачи разведданных, фотоаппараты, пленка и радиопередатчики; не было недостатка в деньгах, пропусках, удостоверениях личности и всем остальном, необходимом для работы. Мы не питали иллюзий о том, как трудно будет пресечь эту нелегальную деятельность, и знали, что сильно уступающий врагам в численности немецкий абвер может лишь нагнать рябь на поверхности этого ведьминого котла.

Разумеется, организации, ответственные за внутреннюю безопасность и контрразведку, – тайная полевая полиция, патрульная служба вермахта, ЗИПО и СД – иногда добивались успеха, вытаскивая на свет из мрачных глубин опасных щук. Но пока они уничтожали несколько отдельных секций подобных вражеских организаций, у гидры отрастали новые головы быстрее, чем нам удавалось их срубить.

Служебные донесения моих подчиненных по IIIF в Бельгии и северной Франции после января 1944 года свидетельствовали о приличном состоянии контрразведывательной работы, но это ни в коем случае не могло изменить в целом катастрофический характер ситуации. Нам постоянно попадались пленки с подробными шпионскими донесениями, которые служили достаточным доказательством неустанных усилий наших противников; более того, было очевидно, что мы перехватываем лишь ничтожную долю материалов, поступающих к врагу.

Дорогостоящие операции союзной разведки во Франции и Бельгии, несомненно, с лихвой окупались, что позволяло союзникам одерживать верх в подпольной войне, несмотря на ряд серьезных поражений, и вести подготовку к вторжению, которую было невозможно ни ограничить, ни тем более предотвратить. Союзники научились мобилизовывать себе на службу силы, которые могли быть приведены в момент десанта в движение, образуя грозную тайную армию в тылу немецких войск – армию, которая могла появиться в любом месте и притом оставалась бы неуловимой.

На привокзальной площади в Брюсселе шло обычное уличное движение. Изящные прохожие на бульваре Адольфа Макса так же слабо напоминали о бедствиях войны, как и многочисленные роскошные магазины, в витринах которых было выставлено почти столько же товаров, как в мирное время. Какой разительный контраст с изможденным обликом голландских городов! Трудно было найти более явное свидетельство фундаментальной разницы в подходе к экономике обеих стран после 1940 года.

В марте-апреле 1944 года наша временная штаб-квартира размещалась в отеле «Метрополь». Я еще не завершил перевод в Брюссель своих подчиненных и вел склоку с начальником снабжения местной комендатуры по поводу предоставления подходящего здания. Брюссель обладал тем несомненным преимуществом, что немцы особенно ценили его как административный центр. Такое сосредоточение штабов и служб – как необходимых, так и бесполезных – привело к тому, что мы не могли найти помещение, даже имея особый приказ от верховного главнокомандующего на Западе. Пришлось пока ограничиться несколькими комнатами в «Метрополе».

В углу столовой можно было видеть светлую шевелюру и красное лицо гауптмана Вурра. Он провел в Брюсселе три дня вместе с Вилли, проверяя интересный контакт, о котором доложил внештатник по кличке Нелис. Вурр и Вилли собирались провести расследование.

Накануне вечером Вурр позвонил мне в Дриберген и попросил меня срочно приехать. Он поговорил с новым «деловым другом», после чего открылись такие возможности, которые требовали моего немедленного прибытия. Вурр никогда не преувеличивал, и я сказал, чтобы он ждал меня в Брюсселе на следующий день. Его донесение звучало очень многообещающе.

Человек, пожелавший вступить в контакт с немецким абвером, путем хитроумных подпольных средств наладил связи с внештатником Нелисом, которого за несколько недель до того передала нам станция абвера в Лилле. На первой встрече с этим человеком Вурр услышал от него много поразительного. Я даже не пытался скрыть свои сомнения, и Вурр, отвечая на мои возражения, лишь пожимал плечами.

– Я начал расследование, – сказал он, – для уточнения тех сведений, которые он сообщает о самом себе. Он назвался Христианом Линдемансом и утверждает, что он – голландский чиновник, живущий в Роттердаме. Нелис вчера привел его в городской офис IIIF в брюссельском Ботаническом саду, где тот держался с поразительной уверенностью. Этот человек – либо настоящий кладезь информации, либо самая опасная личность из тех, с кем мы до сих пор сталкивались.

Я уклонился от ответа на его первый вопрос – разговаривает ли он с главой немецкой контрразведки, после чего он довольно неожиданно заявил, что не потерпит никаких фокусов. Он будет иметь дело лишь с начальником, а что-либо иное – бесполезная потеря времени. Когда я спросил его, каким образом он докажет, что может нам пригодиться, он перечислил немало имен и контактов, которые зафиксированы в наших папках «совершенно секретно». Например, он утверждал, что имеет связи с группой CSVI в Амстердаме и с людьми из Брюсселя и Парижа, финансирующими подпольное движение. При этом он назвал местных и парижских представителей фирмы «Филипс». Сегодня в 18.00 он снова придет в Ботанический сад, и я пообещал ему, что тогда он сможет поговорить с начальником.