Александр Бобров - Олесь Бузина. Расстрелянная правда

Все примитивное всегда побеждает. Оно берет числом, а не умением. Русские завалили мир матрешками, украинцы – писанками, американцы – пробочками от Кока-колы. Глядя на предметы народных промыслов, хочется уничтожить народ.

Мы редко задумываемся, что все прекрасное в нашей стране было создано в короткий промежуток между 1700 и 1917 годами. Насмотревшись в заграничном путешествии европейских чудес, Петр I захотел привить своим подданным хороший вкус. Из Италии и Франции завезли учебники и специалистов по высокому стилю. Естественно, не лучших, а тех, которые согласились поехать. Петербург и Москву по мере сил наполнили копиями из Парижа и Венеции. На губернские центры пошло то, что осталось. Поэтому, если Царское Село передирали с Версаля, то Киеву досталась только тень тени – одноэтажный Мариинский дворец, представляющий собой карликовый вариант Зимнего.

Два музея, которыми так гордится наша нынешняя независимая столица – Западного и Русского искусства, – всего лишь частные коллекции миллионера Терещенко и его зятя адвоката Ханенко, отобранные у хозяев советской властью. Больше ценителей изящного в Украине XIX века не нашлось – сахарозаводчик Лазарь Бродский вложил деньги не в картины, а в более доступный его практическому уму Бессарабский базар. Подлинных шедевров в Киеве так мало, что даже в музейные воры идут одни дилетанты – красть в общем-то нечего. А если и украдешь, то некому продать! В стране, где даже президент коллекционирует колеса от крестьянских телег и расписные деревянные корыта, а высшим достижением национального духа считается печной трипольский горшок, эстетизм нужно классифицировать как психическое отклонение. Странно, что тут еще не закрыли Оперный театр, перепрофилировав его в зал игровых автоматов – зачем народу бельканто, если каждый может купить караоке?

Накануне Октябрьской революции отшлифовавший художественную выучку в Петербурге потомок запорожских казаков Дмитрий Мережковский ужаснулся, почуяв интуицией приход «грядущего хама». Своей пророческой брошюрой он думал отвратить беду. Но хам все равно явился! И не сам, а с хамкой! Наплодив бесчисленного хамья, это чудовище определило стиль нашей эпохи. Плохо не то, что существует человек толпы. Плохо то, что он перестал стесняться. Раньше, проходя мимо королевской резиденции, простонародье чувствовало, что за зеркальными окнами скрывается какая-то другая высшая жизнь. Мраморные статуи богинь с телами, которых никогда не бывает у кухарок, мундиры гвардейцев и мелодии Моцарта, доносившиеся из дворцовой капеллы, убеждали, что тот, кто это заказал, не может быть таким, как все. Власть имела тайну, а искусство обязано было ее поддерживать. Но теперь музы служат не монарху, а конюху. Вокруг этого полупьяного субъекта вертится теперь вся художественная жизнь. Толпы продюсеров и кураторов бегают наперегонки с вопросом: «Чего тебе еще хочется, мужичина?» Чудовище уже наелось чизбургеров, налилось пивом, вылюбило свою такую же объевшуюся и опившуюся даму сердца с пупком, вывернувшимся вместе с животом за ширинку джинсов, и теперь блаженно порыгивает, само не зная, какого рожна еще пожелать. Самое разумное было бы натравить на него взвод конных драгун, чтобы оно убралось с загаженной площади. Но продюсеры не унимаются: а может все-таки развлечь его искусством? Мыльной оперкой? Сериальцем? Какой-нибудь музычкой? Может, оно облагородится?

Да оставьте его в покое, господа! Никакого искусства оно не хочет! Оно давно уже просит кнута. И тот, кто первым ему этого даст, снова двинет вперед и живопись, и оперу, и роман.

Ад сбывшихся желаний

Человеку свойственно иметь сверхцель. Некоторые хотят стать моряками. Другие – просто выйти замуж. Третьи – занять первое место в списке миллиардеров по версии журнала «Форбс» или хотя бы купить джип BMW «Х5». Мне всегда хотелось спросить их: что вы будете делать потом? Когда купите, станете или выйдете. А вдруг муж окажется редким мерзавцем, способным только бить вас смертным боем в редкие минуты, свободные от супружеских измен? Флот сократят? BMW украдут? А в момент, когда станете топ-миллиардером, на вас обрушится потолок в зале для награждения победителей?

И даже если потолок не упадет, машину не угонят, а муж будет любить искренне и нежно, принося каждый вечер в дом цветочек, все равно стоит тот же проклятый вопрос: что делать после того, как желание исполнилось? Лет десять назад огромной популярностью пользовалась книга психолога Берна «Игры, в которые играют люди». Ее автор ввел понятие «жизненного сценария» и разделил человечество на победителей и проигравших. В первый разряд попадали те, кто свой жизненный сценарий выполнил на все 100. В последний – «лузеры» с неудовлетворенным аппетитом. Причем, если у ребенка была скромная цель стать слесарем и он ее достиг, то его следовало считать победителем. Точно так же, как и того, кто в детстве хотел Нобелевскую премию и в конце концов ее получил. Но если вы мечтали о Нобелевке, а обзавелись только шевченковским лауреатством, то вас все равно следовало считать проигравшим.

Классификация эта, на мой взгляд, страдала некоторой упрощенностью. Как и все истинно американское. Наподобие чизбургера из фастфуда, в ней были белки, углеводы и даже витамины. Не было главного – вкуса. На самом деле у человека может быть много жизненных сценариев. Или ни одного. Брижит Бардо сначала хотела стать балериной, но неожиданно превратилась в кинозвезду, а потом – защитницу животных. До того, как податься в диктаторы, Сталин учился на простого приходского попа. Да и Пушкину светила карьера заурядного дипломата, не напиши он несколько «возмутительных» стихотворений. Спрячь их Александр Сергеевич подальше, был бы в конце концов посланником где-нибудь в Неаполе – как пить дать! В Лицее многие пописывали. Но попал впросак один он.

И, кроме того, жизнь дарит иногда совершенно незаслуженные подарки, на чем строится идея лотереи. Она подкидывает сценарии, о которых мы даже не задумывались! К примеру, я в четырнадцать лет мечтал только о том, чтобы хоть одна девочка меня поцеловала. А в пятнадцать уже был готов трахнуть всю женскую половину мироздания, за исключением уродин и дряхлых старух. Я выбрал заведомо невыполнимый сексуальный сценарий. Зато теперь не рискую умереть от пресыщения. Даже если какой-нибудь Берн обзовет меня половым неудачником. Я никогда и в страшном сне не мечтал стать журналистом, а занялся этой почтенной профессией только, чтобы не загнуться с голоду после развала СССР. Но оказалось, что Бузина-корреспондент – это приусадебный участок, на котором вскоре проросли Бузина-литератор и Бузина-философ. До сих пор эта грядка питает свою верхнюю часть впечатлениями и полезными знакомствами, а в трудный момент – еще и регулярной порцией финансовой каши. Кто мог знать, что так получится?