Виктор Болдырев - Гибель синего орла

Мария опускается у ног дедушки, на медвежью шкуру. Широкой ладонью он гладит золотые пряди, посматривая на внучку с каким-то грустным участием.

Незаметно летит время. Пьем крепкий чай. Девушка обстоятельно расспрашивает о событиях на фронте. Последние сводки Информбюро нам привез каюр из совхоза, и мы с Костей по очереди рассказываем новости.

Мария слушает фронтовые известия с необычайным волнением. Рассказываю о польской добровольческой дивизии имени Костюшко, прорвавшей оборону гитлеровцев на границе Белоруссии. Ясные глаза девушки туманятся, и она никнет щекой к дедушкиной руке.

- Не горюй, внученька, скоро и наша Польша получит свободу.

- Скажите, Мария, Польша - ваша родина?

- Да, это моя родина, хоть и родилась я в Сибири. У меня две родины. Польшу научил меня любить дедушка, и я люблю ее больше жизни.

Глаза Марии говорят о пылком и чистом сердце, о доброй и ласковой душе. "Как попала юная полячка на Омолон? Кто ее дед?" Спросить об этом не решаюсь.

- Дедушка, вы работаете на фактории? - спрашивает Костя.

- Нет, мы с внученькой охотники, - усмехается старик. - Ловушки на горностая ставим, рыбу на озерах ловим.

- На фактории работает мой отчим, - вдруг говорит Мария.

- Посоветуйте, дедушка, где лучше разбить нам пастушеский лагерь? торопливо меняю я разговор, опасаясь нескромных вопросов Кости.

- В пуще, на берегу озера, ягельники ковром лежат, - ответил старик. - Ставьте у нашей палатки. Завтра мы ее снимем, на факторию поедем пушнину сдавать.

- Поедемте с нами, - вдруг предлагает Мария. - Дорогу на факторию узнаете.

Мы с Костей охотно соглашаемся. На фактории нужно договориться о снабжении пастухов продовольствием во время зимовки оленьих стад на Горностаевых озерах.

Пора уходить - около трех часов ночи. Выбираемся на вольный воздух, прощаемся с новыми друзьями и отправляемся в обратный путь, к стойбищу пастухов. Оглядываясь, еще долго видим одинокую фигурку на лунном поле замерзшего озера.

- Вот тебе и мадонна Омолонская! - смеется Костя.

- Хорошая девушка!

- Не знаю... - отвечает Костя. - Глаза-то у нее на мокром месте.

- Ни черта ты не понял!..

Всю дорогу идем молча. По-прежнему светит луна, отбрасывая голубые тени на серебряный снег. В стойбище нас давно ждут. Ромул не спит собирается искать пропавших специалистов. Рассказ о палатке на берегу озера и о людях с фактории успокаивает бригадира. Решаем перегнать утром олений табун на Горностаевые озера.

Засыпая в теплом спальном мешке, я словно в тумане вижу пышные пряди золотых волос, чистые глаза и нежное лицо Марии. На беду или на счастье встретилась мне эта девушка на Омолоне?

Глава 4. НА ФАКТОРИИ

Омолон делает излучину, огибая высокий мыс Сохатиного Носа. Замерзшее русло громадной таежной реки теряется в бесчисленных островах. Рощи гигантских чозений и тополей, окутанные пушистой изморозью, склоняются над белыми аллеями проток, словно куртины уснувшего зимнего парка.

В узких протоках деревья соединяются ветвями, образуя голубоватые снежные своды. Река с лабиринтом проток так широка, что белые рощи дальних островов сливаются на горизонте с фиолетовым небом.

Ледяной грудью Омолон упирается в красноватые утесы Сохатиного Носа, подернутые инеем. На страшных кручах в трещинах гладких плит цепляются распластанными корнями седые от снега лиственницы.

У подножия гранитной стены скользит по насту длинная собачья нарта. На фоне вздымающихся скал нарта, люди и собаки кажутся игрушечными.

- Осторожно... Мария!

Боюсь за девушку: одна из лиственниц, склонившись, готова упасть с кручи и раздавить нарту.

- Не бойтесь, дерево висит здесь два года! - обернувшись, кричит Мария.

Милое лицо ее румянит крепкий мороз, ресницы стали мохнатыми от инея, словно вокруг синих глаз повисли пушистые снежинки. Она ловко управляет собачьей упряжкой, тяжелым остолом* притормаживая сани на крутых поворотах.

_______________

* О с т о л - шест для управления нартами в движении.

Невольно любуюсь Марией, кажется, что знаю ее давным-давно. В меховом капоре, в пестрой оленьей дошке, подбитой песцовым мехом, в торбасах, расшитых бисером, высокая и тоненькая, она похожа на Снегурочку.

Утром мы благополучно вывели оленьи табуны по узкому коридору просеки на Горностаевые озера. Ромул разбил пастушеский лагерь около палатки Контемирских, и берега пустынного озера ожили. Среди мачтовых лиственниц задымили палатки и зимние яранги. Вереницы груженых нарт образовали улицы, а на белом поле озера зачернели новые проруби для рыболовных сетей.

Бригадир распорядился слить стада в один табун, и зимовка на Омолоне началась. На берегу озера, в лиственничных борах, олени нашли уйму ягельников и почти не отходили от палаток.

Два часа назад мы с Пинэтауном помогли Контемирским снять и уложить палатку, погрузить мороженую рыбу в нарты. На факторию пришлось ехать без товарищей: Костя и Пинэтаун оставались в лагере готовить отчет о перегоне. Вернувшись из фактории, я предполагал тотчас выехать с Михаилом Санниковым в дальний путь к устью Колымы, на центральную усадьбу оленеводческого совхоза.

У Михаила отличная упряжка из дюжины колымских лаек, рослых и пушистых, широколобых и широкогрудых, выносливых, как волки. Я взял упряжку Михаила съездить на факторию и предложил Марии проложить санный путь налегке для груженой нарты дедушки Михася.

Теперь наша упряжка далеко опередила его нарту. Мария хорошо знает дорогу к фактории, а правит не хуже каюра. Проскочив клонившуюся лиственницу, мчимся быстрее ветра по замерзшему Омолону, и снежная пыль клубится по следу нарт. Отдохнувшие собаки свирепо тянут постромки, чуя близкое жилье.

- Фактория вон там, в протоке.

Большой и низкий остров жмется к стене Сохатиного Носа. Между утесами и непролазной чащей тальника открывается узкое устье пустынной протоки.

Мы проскальзываем в таинственный снежный коридор. Лозняк на острове уступает место длинноствольным чозениям с темной морщинистой корой. Среди чозении, точно заблудившиеся великаны, стоят одинокие белокорые тополя неохватной толщины. В северной тайге эти могучие деревья кажутся случайными пришельцами с Дальнего Юга.

Снег становится рыхлым. Следы лосей пересекают белую целину узкой протоки. Собаки, взъерошив загривки, ловят черными носами запах зверя; самые шустрые бросаются в сторону, пытаясь свернуть упряжку к чаще.

- Булат, вперед!

Передовик наваливается на постромки, и упряжка проносится мимо заманчивого следа. Булат хорошо слушается Марию. Он часто оглядывается, словно желая опять услышать ее звонкий голос, или грозным рычанием подгоняет непослушных собак, обнажая белые волчьи клыки.