Борис Духон - Братья Старостины

Я вновь работаю в отделении строительства металлургического комбината. Освоился с бытом и нравами лагерной жизни. Образовалась своя компания, в нее входит бывший генерал-майор Чусов, образованный, симпатичный, уже пожилой человек. Работал с Тухачевским, за это и сидит. Хорошо знал Корка, Эйдемана, Гамарника. Много рассказал о них интересного. Коля Протопопов — совсем молодой красивый весельчак, любил женский пол, за что и пострадал. Осужден за связь с враждебно настроенным буржуазным элементом. Причиной этого, как он говорил, послужило его знакомство с одной иностранной журналисткой, которая, возвратившись домой, написала нелестную статью о СССР. Валентин Михайлович Шульман — острослов и любитель хорошо покушать, чего здесь был лишен начисто. Как-то он поведал мне о своем затаенном самом большом желании. Я ожидал, что он скажет — до отвала наесться чем-нибудь вкусненьким, но он прошептал: «Повесить Сталина». Были и другие, входившие в наш кружок.

Подходил к концу 1944 год. Я уже числился «производственным придурком» — так на лагерном жаргоне называли тех, кто не работал на общих работах.

Свидание

Я был «правой рукой», как меня называл мой тезка Петр Павлов, вольнонаемный инженер-электрик. Я комплектовал и доставлял электрооборудование на участки, где он командовал на его монтаже. Местом нашего пребывания было здание конторы, которое примыкало к огромному крытому складу, в котором хранились все виды оборудования и материалов. Здесь же под открытым небом стояли огромные катушки с различными марками проводов и кабелей. От жены получил письмо, она извещает, что добилась выезда ко мне. С волнением жду этого дня. В лагере свидание разрешается не более 20 минут. Слышал, что за попытку устройства его в рабочей зоне строго наказывают — отправляют в штрафные лагеря или на длительный срок сажают в штрафной изолятор. У нас еще такого случая не было, боимся Кулеша. Кулеш — один из наших надзирателей. Имеет прозвище — Лютый. Я его знаю, он дежурит в нашей строительной зоне, а при входе в лагерь стоит как Цербер и вытаскивает из строя провинившихся.

Я рассказал Петру Павлову о приезде ко мне жены, и он сам предложил мне свои услуги в организации свидания здесь, хотя он тоже рисковал. Проведение в зону строительства людей без пропуска запрещалось. Я без колебания согласился, слишком велик был соблазн.

Наступил долгожданный день. Завтра до прихода охраны и нашего появления Зоя будет в нашей конторе. Мы сидели в маленькой комнатушке с завешенным окном и наперебой делились всем, что произошло с нами за эти годы. Павлов тактично оставлял нас наедине и изредка приходил узнать, нужно ли нам что-нибудь. И вот вместо очередного появления Петра перед нами стоял Кулеш, за его спиной виднелось испуганное лицо Павлова. Я встал. Не глядя на меня, спросил жену: «Вы кто?» И повернувшись ко мне, сказал: «А вы можете уйти». Я вышел.

Колонна подошла к лагерю, в распахнутых воротах стоял Кулеш. Я уже подготовился ко всему, но он на меня не смотрел. Я шел в барак и недоумевал. Через два часа меня вызвали на разрешенное двадцатиминутное свидание.

Когда в комнате свиданий мы сидели напротив друг друга, за длинным столом, в присутствии нескольких пар, Зоя шепнула:

— Завтра опять там, Кулеш разрешил.

На другой день я узнал, что Павлов пытался выдать жену за его девушку из Нижнего Тагила. Кулеш сразу это отверг, и тогда Зоя чистосердечно все рассказала. Он терпеливо все выслушал и, поднимаясь, сказал:

— Если у вас есть еще время, приходите завтра еще раз, с теми же предосторожностями. И никому ни слова.

Почему Кулеш поступил так, что он был за человек, для меня это осталось загадкой до сего времени.

Победа

Шла весна 1945 года. Чувствовалось приближение окончания войны. Радостные сообщения по радио о взятии новых городов. Возбужденные споры и предположения, какая будет после победы амнистия, кого коснется и в какой мере. Многие говорили, что на политическую статью она не распространяется. Я тоже так думал, но все же на что-то рассчитывал.

В лагере несколько подутихли всякие ЧП — поножовщина, убийства, избиения и насилия, которые раньше возникали почти ежедневно. Я не люблю вспоминать эти кошмарные сцены, потому и не пишу о них, хотя они и сопровождали меня на всем лагерном пути. Но об одном происшествии все же расскажу оно не из мрачных. Это был случай, когда впервые заключенный, воспротивившись выполнить приказ начальства, вышел победителем.

Произошло все в выходной день, в ясную теплую погоду. Весь лагерь был в зоне. Одного заключенного по фамилии Пузин должны были этапировать, но перед приходом конвоя он куда-то исчез. Начались поиски. Всех вывели из бараков, построили для пересчета, как это бывает в дни побега. Обыскали все строения, результата нет.

Чем бы все кончилось, неизвестно, если бы кому-то из обслуги не понадобилось идти по нужде. «Он в уборной!» — раздался крик. Действительно, Пузин сидел в выгребной яме одной из уборных, расположенных в разных концах зоны. Весь надзирательский состав с внутренней охраной и комендантом лагеря во главе отправились туда.

— Пузин, выходи! — скомандовал комендант. Дверь в уборную распахнулась. Неожиданно оттуда

полетели комья мокрой грязи. Все бросились врас-

сыпную, некоторые брезгливо отряхивались и бежали отмываться. Вокруг раздавался громкий хохот. Опешивший комендант, находясь уже на безопасном расстоянии, вновь закричал:

— Пузин, выходи, хуже будет, все равно силой вытащим!

На попытку кого-то приблизиться вновь начался интенсивный обстрел. Потом из глубины уборной раздался глухой голос:

— Не выйду, пока не придет Тимонин.

Это начальник лагеря. Комендант был в нерешительности, не знал, что делать дальше, потом подозвал старшего надзирателя и дал ему какие-то указания. Тот направился в контору лагеря. Подполковника Тимонина не было, он отдыхал. Никто по баракам не расходился. Все с интересом ожидали концовки.

Через час появился Тимонин. Это был жесткий, с большим самомнением человек, грубо обращавшийся с подчиненными, не говоря уже о заключенных. Он уже, очевидно, знал, что здесь происходит, потому что, ни с кем не разговаривая, издали крикнул:

— Пузин! Что ты валяешь дурака? Выходи сейчас же!

— Не выйду, пока не дашь честное слово, что отменишь этап.

— Вылезай! Потом поговорим.

— Нет, ты вперед дай честное слово, — настаивал Пузин.

— Ладно, даю, — досадливо махнув рукой, сказал Тимонин и, повернувшись, пошел к себе. Он был явно недоволен, что ему сорвали отдых.