Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском - Магдалина Зиновьевна Дальцева
Два бронзовых сфинкса, лежащие на черных мраморных постаментах у дверей зала медалей и монет Британского музея, смотрели на эту сцену с непроницаемым видом.
Других свидетелей происходящего не было.
Причиной столь неожиданного поведения двух приятелей, давно перешагнувших шаловливый школьный возраст, было пари a discretion[3]
Сергей Геннадиевич Курочкин, человек трудолюбивый, педантичный, в высшей степени грамотный, заслуживший любовь и уважение работников Вольного фонда, обладал только одним недостатком. Раза три-четыре в году у него начинался запой, продолжавшийся несколько дней, а то и неделю. Именно эта огорчительная слабость вызывала некоторую симпатию у Гуденки к мрачноватому, замкнутому наборщику. В дни запоя Курочкин гулял по-купецки, что называется выпускал пары, пропивая иногда все, кроме гарибальдийской красной рубашки и шапочки с пером. Во время последнего такого загула, встретив его случайно, Гуденко затащил к себе на предмет распития бутылки ямайского рома, не подозревая, что это будничное событие окажет огромное влияние на его дальнейшую судьбу.
Открытие это произошло не сразу. С чувством превосходства, так как Гуденко был еще не пьян, а только воодушевлен выпитым, он поддразнивал сильно захмелевшего Курочкина:
— Вы, Сергей Геннадиевич, полный тезка Нечаева. В этом есть что-то роковое. Согласитесь. Сходство имен часто таит в себе сходство судьбы и характера.
— Впервые слышу,— сухо откликнулся Курочкин.
— Так мне рассказывала одна очень проницательная гадалка. И я подозреваю, что не случайно с вашими способностями вы перебиваетесь с хлеба на квас в Лондоне. Тут есть какая-то тайна. Сознайтесь, вы совершили преступление, подобно Нечаеву? Какая-нибудь экспроприация? Или убили лучшего друга? Можете не стесняться. Гуденко — могила.
— Подобно Нечаеву!— фыркнул Курочкин.— Да если бы в моей груди билось каторжное сердце Нечаева, за мной пошла бы многотысячная армия громил и разбойников!
В дни запоя Курочкин любил выражаться возвышенно.
— Рассчитываете на свое красноречие? Но с вашим тезкой тягаться трудно. Говорят, он распропагандировал охрану Петропавловской крепости.
— На красноречие? Метать бисер перед свиньями? У меня другой талант.
— Какой же, если не секрет?
Хитроватая не то детская, не то безумная улыбка осветила угрюмое лицо наборщика. Он склонил голову набок и игриво сказал:
— Попробуйте угадать.
— Я не мадам Ленорман. Угадывать чужие мысли и предсказывать будущее не умею.
Курочкин вперил в него презрительный, но мутный взгляд и разразился тирадой:
— Кто может предсказать мое будущее? Его нет. Оно умерло вместе с Джузеппе Гарибальди. Ради него и его благородного дела, ему, и только ему, герою, овеянному мировой славой, я бы пожертвовал и жизнью и честью! Я растоптал бы ногами свое доброе имя и...— он оглянулся и с отвращением выкрикнул: — Послушайте! Здесь у вас пауки!
— Полезное насекомое. Уничтожает мух,— спокойно ответил Гуденко.
Речь шла о пауке в стакане, стоявшем на умывальнике. Он прижился. Гуденко не позволял мыть стакан и с каким-то горестно-сладостным чувством наблюдал за бесплодными усилиями паука, смутно напоминавшими его собственную участь. Но сейдас думать об этом не хотелось. Он спросил:
— Дернем по одной?
Дрожащей рукой Курочкин потянулся к стакану.
Откинувшись на спинку стула, Гуденко любовался им,— патетические речи, неудержимое желание продолжать застолье, хмельной полет воображения, готовность принести в жертву своему кумиру и жизнь, и честь,— вся эта смесь французской патетики с русским разгулом вызывала в памяти безумные гусарские ночи в Новой Деревне с цыганами, шампанским, простреленными зеркалами...
Опустевшая бутылка рома и дорогие сердцу воспоминания сделали беседу еще более оживленной. Теперь уже настроение Гуденки мало чем отличалось от вдохновенного парения наборщика. Гуденко даже позабыл, как собирался вначале, расспросить, по каким адресам отправляют в Россию «летучие листки». Оба говорили, не слушая друг друга, не допивая, посылая служанку в ближнюю кухмистерскую за новыми кувшинами эля. В бессвязном разговоре время от времени возникала, однако, тема таинственного таланта Курочкина, и дело кончилось тем, что собутыльники заключили пари a discretion — проигравший должен выполнить любое требование другой стороны. Гуденке предлагалось угадать, каким талантом обладает наборщик. Памятуя о воинственных намерениях Курочкина, о его мечтах о гарибальдийских походах, он предположил, что наборщик необычайно меткий стрелок на манер Вильгельма Телля. И — проиграл. Расплата была изысканно нелепа. Проигравшему предлагалось проплясать казачка в Британском музее. Единственное, что мог выговорить себе еще не окончательно потерявший голову Гуденко,— разрешение танцевать в пустом зале.
Таким оказался зал медалей и монет. Дождавшись, когда дежурный смотритель ушел в отдаленный зал египетского искусства, Гуденко, заложив руку за голову, сначала плавно прошелся под «Метелицу» между витринами и стеллажами, а затем, войдя в раж, пустился в настоящий лихой пляс. Хотя он еще и не знал, какая награда ожидает его за честно выполненный долг. И, как уже не раз бывало, она воодушевит и укрепит в уверенности, что счастливый случай приходит сам. Надо только его подкараулить, не совершая лишних усилий.
Отплясавши, слегка задыхаясь, он вытер капельки пота на лбу и стал допытываться у Курочкина, каким же талантом он в самом деле обладает. И тут произошло открытие, озарившее его скудную жизнь на много недель. Оказалось, что Курочкин — художник. Вернее, не художник, а замечательный копиист. Конечно, подделать полотно Веласкеса или Тициана он не решится, но повторить подпись Бенвенуто Челлини, или автограф Победоносцева, или даже выгравировать на кремовой бумажке портрет дамы в белом парике — Катеньки он может без труда. И не всякий эксперт отличит в этом случае фальшивую сотенную от настоящей ассигнации. Сдерживая с огромным трудом охватившее его волнение. Гуденко спросил:
— И часто вам приходилось применять эти свои способности?
— Никогда,— гордо отрезал наборщик.— Не имею склонности к авантюрам. «Все в жизни прах, все в жизни тлен, а в смерти все туманно»,— сказал один неглупый английский поэт. Но если бы судьба свела меня с Гарибальди, я мог бы быть ему полезен.
— Подумали бы лучше о своей пользе! — вырвалось у Гуденко.
Надо же! Топор под лавкой. Рядышком. Искал, искал несуществующий заговор — оказалось, антиконституционная акция прямо под рукой! Он плохо владел собой. Радужный план будущего рискованного предприятия еще смутно мелькал в голове, но уже обнадеживал.
Не замечая воодушевления своего собутыльника, Курочкин все так же мрачно пробубнил:
— Поздно. Время мое истекло.' Идеалы во прахе. Будущего не вижу.
Гуденко отмахнулся:
— Будущее ваше блистательно. Вы не подозреваете, как счастливо сложились для вас обстоятельства. Ловите
