Сергей Фирсов - Николай II

Но уже на следующий день после спектакля об эпизоде с Кшесинской забыли. 18 мая на Ходынском поле, где были устроены народное гулянье и выдача подарков по случаю коронации, случилась трагедия, ставшая важной вехой последнего царствования и открывшая череду несчастий правления Николая II. Правительственное сообщение о случившемся было кратким: «Сегодня, 18-го мая, задолго до начала народного праздника, толпа в несколько сот тысяч двинулась так стремительно к месту раздачи угощений на Ходынском поле, что стихийною силою своею смяла множество людей. Вскоре порядок был восстановлен, но, к крайнему прискорбию, последствием первого натиска толпы было немало жертв: до 10 часов пополудни погибших на Ходынском поле и скончавшихся от полученных увечий тысяча сто тридцать восемь (1138) человек. Его Императорское Величество, глубоко опечаленный совершившимся, повелел оказать пособие пострадавшим — выдать по тысяче рублей на каждую осиротевшую семью и расходы на похороны принять на Его счет». Император откликнулся немедленно, но изменить уже ничего не мог. Коронация была омрачена пролитой кровью. Не оттуда ли, с Ходынского поля, и пошел по России миф о «кровавом» царе, окончательно оформившийся после 9 января 1905 года? Не случайно на заре Первой российской революции заявляя, что «монархия идет к гибели, а без монархии у нас лет 10 неизбежна резня», идеолог «монархической государственности» Л. А. Тихомиров вспоминал Ходынку как «исполнение предвещания» неудачного царствования, слабого самодержца, гибели монархии. О том, что в трагедии 18 мая 1896 года многие видели дурное предзнаменование, писал и С. Ю. Витте. В связи с произошедшим вспоминали и японское покушение 1891 года.

Но мы не будем поддаваться искушению воспринимать ходынскую трагедию как безусловный знак грядущей беды, тем более что не все современники тех лет рассматривали ее, как Л. А. Тихомиров и С. Ю. Витте. «Много раз мне приходилось и читать и слышать, что народ будто бы усматривал в Ходынской катастрофе предзнаменование несчастливых дней будущего царствования императора Николая II, — писал слуга императрицы Александры Федоровны А. А. Волков. — По совести могу сказать, что тогда этих толков я не слыхал. По-видимому, как часто бывает особенно в подобных случаях, такое толкование Ходынскому происшествию дано было значительно позднее, так сказать, задним числом. У нас ведь вообще любят в катастрофических событиях усматривать скрытый, таинственный смысл». Стоит добавить, что такой смысл ищут не только «у нас». Людям вообще свойственно объяснять трагедии настоящего трагическими событиями прошлого.

Собственно, история Ходынской катастрофы была такова. На 18 мая 1896 года власти назначили народный праздник, который должен был начаться раздачей хлеба, колбасы, сластей, пива, эмалированных кружек и полотенец. В специальном павильоне, построенном на краю поля, к полудню должны были собраться высокие гости — министры, двор, иностранные гости; ожидался приезд царя и царицы. При появлении царя на балконе павильона, обращенного к полю, должен был грянуть оркестр, а затем уже поднятый на мачте флаг возвестил бы о начале раздачи подарков. Слух, да к тому же приукрашенный молвой, о сказочных подарках и празднике разнесся по крестьянской России. С утра 17 мая в Москву стали прибывать крестьяне из ближайших и отдаленных мест, шли пешком или приезжали на поезде. Около трех часов ночи 18 мая ситуация на поле стала опасной, и люди, видя непрерывно прибывавших пилигримов, стали спасать своих детей, поднимая их над головами толпы. Дисциплина при этом не нарушалась: перейти запретную черту, отделявшую собравшихся от будок, из которых планировалась выдача подарков, никто не смел. Толпа стояла, колыхаясь, но никуда не двигалась (хотя в ней уже были сотни мертвецов). Оцепенение разрядилось случайно: около шести часов утра кто-то, стоявший наверху ближайшей трибуны, махнул шапкой. Толпа приняла это за разрешающий сигнал и рванулась за линию к будкам. На поле осталось множество искалеченных тел. Как потом установили судебно-медицинские эксперты, одни погибли от асфиксии, другие — от солнечного удара, а раздавлены были уже потом, будучи мертвыми. Бездействие московских властей, во главе которых был дядя царя — великий князь Сергей Александрович, стоило жизни 1389 человекам (количество погибших превышало официально названное число). Эвакуация трупов продолжалась до четырех часов вечера. Царская чета встречала на своем пути вереницу телег с телами погибших, прикрытых рогожами. Зрелище произвело на молодого царя «отвратительное впечатление». «В 121/2 завтракали и затем Аликc и я отправились на Ходынку на присутствование при этом печальном „народном празднике“, — записал он в дневнике 18 мая 1896 года. — Собственно там ничего не было; смотрели из павильона на громадную толпу, окружавшую эстраду, на которой музыка все время играла гимн и „Славься“».

Действительно, появление царя на Ходынском поле прошло так, как будто ничего не случилось: крики «ура!», кидание шапок в воздух и т. п. «Царь уехал — и всякий страх пропал, — вспоминал события того дня журналист французской газеты «Temps» П. д'Альгейм. — Ни слова больше о несчастии. Пробираюсь к трибунам. Нахожу компатриотку, специально прибывшую на торжество из Парижа. Это старая великосветская дама, чопорная на английский лад. <…> Заговорили о катастрофе. „Боже мой! — заметила она небрежно, — что же тут удивительного? Такая масса народу… Но уже совершенно непростительно было, зная, что высочайший выход в два часа, поставить царскую трибуну прямо на солнце. Воображаю, какое было мучение для Их Величеств“». Подобное отношение к трагедии показательно, хотя особого удивления вызывать не может. Великосветские правила приличий не всегда предусматривают откровенное выражение скорби по поводу народных несчастий. Хорошо уже то, что власти не скрыли информацию о случившемся, опубликовав сообщение в газетах (что удивило представителя китайского богдыхана Ли Хунчжана, спросившего беседовавшего с ним С. Ю. Витте: «Для чего напрасно огорчать императора?»).

Но то, что после катастрофы празднества не отменили, потрясло многих. Считается, что этому воспрепятствовал великий князь Сергей Александрович, хотя сам Николай II хотел остановить праздник. Как бы то ни было, вечером «цари» танцевали у французского посла графа Л.-Г. Монтебелло. Чиновник Министерства Императорского двора В. С. Кривенко, которому танцы в день трагедии казались кощунством, предложил царскому духовнику отцу И. Л. Янышеву настоять на отмене праздников. Протопресвитер, благожелательное отношение к которому в день царской свадьбы (14 ноября 1894 года) было подтверждено награждением «во внимание к отлично-усердному служению» бриллиантовыми знаками ордена Святого Александра Невского, не стал этого делать, сославшись на невозможность беспокоить государя подобными заявлениями. «Я убежден, — писал много лет спустя В. С. Кривенко, — что именно вмешательство духовника подействовало бы и спасло бы Николая II от многого, что потянулось цепью за таким вызывающим пренебрежением к народному горю».