Стивен Фрай - Дури еще хватает

Мы покидаем кухню и всей оравой перетекаем в гостиную, за раздернутыми шторами коей видна подъездная дорожка. На улице темно, разумеется, — еще с первых послеполуденных часов. После кратчайшего в году дня прошла всего неделя с небольшим. Внимательный к любым мелочам Хью утаскивает корзину для поленьев, чтобы пополнить ее. Огонь, конечно, ревет в камине изо всей мочи, однако дров никогда не бывает слишком много. Джон Кантер, писатель и мой друг, проверяет искусно расставленные по гостиной свечи. Я, постаравшись пошире раздвинуть шторы одного из окон, смотрю в ночь. Ким и Аластер раздвигают другие, хихикая, точно японские школьницы.

Головные огни машины пронзают, как в романах Дорнфорда Йейтса{74}, воздух и прометают зеленые изгороди. Минуя, однако же, подъездную дорожку. Все поглядывают на часы. Может быть, мы все же стали жертвами некоего колоссального розыгрыша?

Впрочем, мы и опомниться не успеваем, а уж слышим, как две машины, прошуршав по гравию, останавливаются перед парадным крыльцом.

— Ну так, — говорю я, — давайте…

Все остальные улепетывают. Драпают. Уносят ноги.

— Трусы! — успеваю крикнуть я, прежде чем замереть, сглатывая слюни и тяжело дыша, на коврике у двери.

Звонит дверной колокольчик. Если открыть дверь сразу, они решат, что я торчал у двери, как добропорядочный кот, коим я и являюсь, поэтому я, желая упразднить это впечатление, считаю до пятнадцати и в самом начале второго звонка распахиваю дверь, улыбаясь:

— Ваше Королевское Высочество…

— Привет. Надеюсь, вы не будете против — я привез с собой жену.

Из темноты выступает принцесса Диана. Голова ее чуть опущена, она глядит исподлобья — на манер, множество раз зафиксированный Марио Тестино и тысячью других фотографов. Глаза ее улыбаются мне из-под ресниц.

— Здравствуйте, Стивен, — прелестнейшим образом мурлычет она.

Я провожу их в гостиную. Они осматриваются, хвалят мой дом. В нем шесть спален, коттеджем его никак уж не назовешь, и все-таки он легко поместился бы в половинке любого из флигелей Сандрингема. Ладно, это мой дом, я купил его на заработанные мной деньги, а не в наследство получил, стало быть, стыдиться мне нечего. Не уверен, правда, что «заработанные» — слово правильное, однако сейчас не время вдаваться в такие детали.

Один за другим появляются мои гости — совершенно как пугливые, голодные звери выползают в зоопарке из своих укрытий, когда наступает время кормежки. Пока они представляются королевской чете, я показываю полицейским ведущую в кухню заднюю дверь. Нет ли в этом грубости, неуважения? Обиды они не выказывают, так ведь наверняка и не стали бы. Ну, в конечном счете, когда они уехали, от кекса не осталось ни крошки, а значит, я вправе считать, что чувствовали они себя как дома.

Возвращаюсь в гостиную. Чарли, первый ребенок Хью и Джо, только-только научился ходить. Теперь он, точно зомби, направляется к телевизору (да, в моей гостиной стоит телевизор, что может представляться и принцу, и вам, людям тонким и хорошо воспитанным, гротескной заурядностью, ну да уж что уж поделаешь) и, дитя своего времени, включает его. Джо вскрикивает: «Чарли!» — а принц Уэльский, не привыкший, надо полагать, чтобы к нему обращались в манере столь повелительной, подпрыгивает в кресле — очень ловко у него получается. Между тем, к моему и матери Чарли стыду, из телевизора несутся вопли кокни во всей их красе — показывают «Жителей Ист-Энда». Джо вскакивает, чтобы найти пульт управления. (О, кстати. На редкость смешная история про королеву-мать. Напомните, чтобы я ее рассказал.)

— Ничего, не выключайте, — говорит принцесса. — Это специальная новогодняя серия. Интересно же узнать, что случилось с Энджи.

Принц спокоен и весел, принцесса прелестна и обольстительна. Она обута в ковбойские сапожки, что ей очень идет. Принц не обут в ковбойские сапожки, что очень идет ему.

Чая с медом, намасленных оладий, гренков и кексов хватает до времени, когда королевская чета откланивается.

У двери дома принц благодарит меня и прощается с каждым из моих гостей. Принцесса Диана задерживается на крыльце чуть дольше, оглядывается через плечо, убеждаясь, что принц ее не услышит, и шепчет мне на ухо:

— Простите, что уезжаем так рано, но, скажу по секрету, я этому рада. Сегодня показывают «Вылитый портрет»{75}, и мне хочется посмотреть его в моей комнате. Они-то его, конечно, терпеть не могут. А я обожаю.

И в этом она вся. Несколько фраз — и я у нее в руках. Сказанное ею стоит десятки тысяч фунтов. «Принцессе Ди нравится непристойное антикоролевское шоу!» Мне осталось только позвонить в любой из таблоидов. Однако, доверившись мне, она в определенном смысле обратила меня в своего раба: такая умная откровенность равносильна назначению моей персоны особым придворным. Даже интеллектуальный, острый, блестящий, знающий все на свете и невообразимо начитанный и тонкий Клайв Джеймс{76} и тот был предан ей всей душой.

Я закрыл дверь и прислонился к ней на манер боюсь-она-скоро-откроется-снова-но-я-буду-защищать-ее-до-последнего-вздоха — картина, столь частая в комедиях Леонарда Росситера.

— Ну и ну! — сказал я.

— Ну и ну! — согласились все прочие.

— На редкость милая пара, — заявил Джон Кантер, — на редкость. Только я не расслышал ее имя.

Дабы с большей непринужденностью обсудить случившееся, мы откупорили в гостиной бутылку виски, а убирать со стола не стали.

— Невероятно, — сказал один из моих гетеросексуальных гостей (в то Рождество их у меня было больше обычного). — Видели, как она на меня смотрела? Я вон там сидел… она поглядывала на потолок, словно приглашая меня подняться с ней наверх. Господи!

— О чем ты? — оборвал его другой гость. — Она же мне глазки-то строила.

— Нет, мне!

Одержать победу над ней в войне прессы у принца Уэльского ни малейших шансов не было. Вся его неутомимая деятельность, начинания и даже благотворительный «Фонд Принца» — ничто не могло соперничать с существом столь соблазнительным.

В день его пятидесятилетия (это еще одна из историй, которую я собирался вам поведать) мне довелось выступить в качестве конферансье на празднике в лондонском «Палладиуме». По окончании концерта я в который раз занял место в шеренге исполнителей. Моим соседом оказался Пенн Джиллетт из блестящей пары американских фокусников, проповедников науки и скептиков высшей марки — «Пенн и Теллер».

Наблюдая за медленно приближавшимся к нам принцем, Пенн спросил у меня:

— Мне придется называть его «Ваше Величество» или пользоваться еще каким-нибудь дерьмовым титулом вроде этого?